Есть книги, которые не теряют свою актуальность даже после смерти их автора. В данном контексте любопытно рассмотреть философский дискурс Г.Маркузе и Ф.М. Достоевского. В чем его злободневность? На наш взгляд, сейчас мы можем наблюдать серьезный системный кризис симулякр-капитализма, о мнимой несокрушимости которого писали некоторые постмодернисты, настаивая на том, что виртуальная экономика не может стагнировать, так как ее нет, она есть Ничто, деградировать может лишь сфера производства, а не сегмент виртуальных финансов: «Ибо движущей силой экономики не является более инфраструктура материального производства; это – распад структуры стоимости, дестабилизация рынка и реальной экономики, триумф экономики, освободившейся от идеологий, от общественных наук, от истории, триумф экономики, освобожденной от экономических законов и предоставленной чистой спекуляции, виртуальной экономики, свободной от экономики реальной» [2.c.269]. Триумф симулякр-капитализма закончился мировым финансовым кризисом 2008 года, который предсказывали ведущие экономисты мира, ныне настал момент, когда можно ставить вопрос самой легитимности данной Системы, а, следовательно, обсуждать всевозможные сценарии и методологию перехода к альтернативной модели.
Общеизвестно, что Г. Маркузе был ассистентом одного из основоположников немецкого экзистенциализма – М. Хайдеггера, который пережил период интенсивного чтения Достоевского в 1910-1920 годах. В философских работах Г. Маркузе нет ссылок на произведения русского писателя, но улавливаются поразительные параллели в оценке репрессивного действия Системы на личность, в которой она необратимо теряет свое «Я». Можно утверждать, что книга «Записки из подполья» и глава последнего романа Достоевского («Великий Инквизитор») являлись метафизическим источником для появления ключевой философской работы Г. Маркузе «Одномерный человек».
Попытаемся рассмотреть книгу немецкого автора в контексте философского диалога с Ф.М. Достоевским.
Значительно раньше Г. Маркузе русский писатель сформулировал идеологию «великого отказа» в произведении «Записки из подполья». В своей книге немецкий философ упрекает сторонников марксизма в том, что рабочий класс утратил свою революционность, он интегрирован в Систему и не может считаться даже потенциальным носителем «революционного сознания». Из «могильщика старого общества» пролетариат превращается в базовую опору репрессивной Системы, которая ассимилировала его, подавила его антагонистичность. На Западе это произошло за счет ограбления других стран, которые были включены в периферию мировой капиталистической системы, за последние 100 лет уровень благосостояния рабочих в «золотом миллиарде» значительно возрос, им уже есть что терять помимо «своих цепей». Произошло размывание самой структуры пролетариата, сфера услуг вытесняет сферу реального сектора экономики, что привело к частичному «исчезновению» рабочих как класса: «В середине 90-х годов доля отраслей сферы услуг в структуре произведенного ВВП составляла в США 73,7%, во Франции – 66,8%, Италии – 64,3%, Англии – 62,6%»[10]. Но, главное, произошло то, что по объективным обстоятельствам не было учтено К. Марксом: вследствие бурного развития НТП у «властителей мира» появилась возможность тотального контроля сознания масс, возможность для формирования контрреволюционного сознания, подавления любых деструктивных идей, разрушающих Систему. Например, в качестве идеи-вируса может выступать концепция «всеобщих ценностей» или идея «общего мотивационного коридора». Практически любой «одномерный человек» стремится к максимальному удовлетворению своих потребительских запросов, «идея максимальной сытости» в равной степени поразила «одномерный социум». В своей книге Г.Маркузе пишет: «Если рабочий и его босс наслаждаются одной и той же телепрограммой и посещают одни и те же курорты, если макияж секретарши не менее эффектен, чем у дочери ее начальника, если негр водит «кадиллак» и все они читают одни и те же газеты, то это уподобление указывает не на исчезновение классов, а на степень усвоения основным населением тех потребностей и способов их удовлетворения, которые служат сохранению Истеблишмента»[8. c.297].
В этом смысле К.Маркс не предлагает ничего нового, в его учении нет надэкономической метафизики, отстаивается лишь равное перераспределение собственности, немецкий мыслитель желает сделать из рабочего уменьшенную копию «буржуа». Социализм не уничтожает мещанства, а всех делает мещанами.
У пролетариата изъяли альтернативу, сделав его базовой опорой той Системы, которую он якобы должен сокрушить. Дух филистерства в равной степени постигнут и буржуазией, и рабочими: «Буржуазность и мещанство – категории духовные, а не социальные. Пролетариат может быть также буржуазен, как и всякий другой класс, социалист может быть мещанином, как и всякий другой человек. Барин, отрекающийся от своих интересов во имя правды, менее мещанин, более побеждает корень зла в мире, чем крестьянин, насильственно захватывающий себе землю»[1.c.145].
Кто, по мнению Г. Маркузе, может противостоять разрушительному действию «вируса потребления»? Пролетариат, приняв это искушение «устроителей мира», похоже, потерпел историческое поражение, он лишается права быть гегемоном революции. Ответ Г.Маркузе парадоксален: Систему способен сокрушить не пролетариат, а молодые интеллектуалы и деклассированные слои общества, этнические меньшинства, которые менее всего интегрированы в современный социум, а потому их сознание менее, чем сознание других социальных слоев общества, заражено «одномерностью», подвержено действию манипуляции: «Однако под консервативно настроенной основной массой народа скрыта прослойка отверженных и аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых представителей других рас и цветных, безработных и нетрудоспособных. Они остаются за бортом демократического процесса, и их жизнь являет собой самую непосредственную и реальную необходимость отмены невыносимых условий и институтов. Таким образом, их противостояние само по себе революционно, пусть даже оно ими не осознается. Это противостояние наносит Системе удар снаружи, от которого она не в силах уклониться; именно эта стихийная сила нарушает правила игры и тем самым разоблачает ее как бесчестную игру»[8.c.514].
Поэтому на современном этапе революционную альтернативистику можно искать не только у К. Маркса, но и у Ф.М. Достоевского. Обоснуем наш тезис. Еще в 1864 году в своей книге «Записки из подполья» он сформулировал идею «великого отказа», которую ровно через 100 лет детализировал в своей работе «Одномерный человек» Г. Маркузе.
В произведении Достоевского перед нами предстает именно деклассированный интеллектуал, презираемый социумом, выкинутый за рамки Системы: «Очевидно, меня считали чем-то вроде самой обыкновенной мухи. Так не третировали меня даже в школе, хотя все меня там ненавидели. Я, конечно, понимал, что они должны были презирать меня теперь за неуспех моей служебной карьеры и за то, что я уж очень опустился, ходил в дурном платье и проч. — что в их глазах составляло вывеску моей неспособности и мелкого значения»[4.Т.4.с.421]. Подпольный человек Достоевского в отличие от социализированных членов общества ставит вопрос о целесообразности самого «социума потребления», он не хочет принимать правила игры, которые предлагает ему Система. Достоевский в своем творчестве сформировал абсолютно специфического для буржуазного социума индивида, который не стремится занять высокое социальное положение либо нажить миллионы. Даже когда в романах мыслителя появляются личности с подобными характерными чертами, они всячески дискредитируются самим писателем. Достоевский – это не апологет «общества потребления», творчество мыслителя пронизано бунтарским духом свободы, русский писатель выступает против рабства человека у мира вещей. С. Цвейг, исследуя романы Достоевского, писал: «У Диккенса целью всех стремлений будет миловидный коттедж на лоне природы с веселой толпой детей, у Бальзака – замок с титулом пэра и миллионами. И если мы оглянемся вокруг, на улицах и лавках, в низких комнатах и светлых залах – чего хотят там люди? Быть счастливыми, довольными, богатыми, могущественными. Кто из героев Достоевского стремится к этому? Никто. Ни один. Они нигде не хотят остановиться – даже в счастье. Они всегда стремятся дальше. Они ничего не требуют от этого мира»[12.c.121].
Достоевский понимал, что не каждая личность способна противостоять обществу, большинство индивидов предпочитает просто «плыть по течению», особо не задумываясь над теми стереотипами и эталонами, которые навязывают им извне. Стереотипы потребления, гонка за привилегированным положением – это все, что может предложить человеку цивилизация.
Личность не должна иметь времени для анализа собственного трагического положения в рамках репрессивной Системы, для этого существует обширный сегмент всевозможных развлечений, целая индустрия массовой культуры, пошлые юмористические передачи, телесериалы как своеобразный «наркоз отвлечения».
Главный герой «Записок из подполья» недоумевает по поводу того, что люди не способны задуматься над альтернативной картиной социума, изменением собственного «одномерного» сознания, их не пугает ужасный лик современной репрессивной цивилизации. Людей, не имеющих «комплекса Наполеона», не думающих об уровне банковского счета, не желающих делать карьеру, почитают за сумасшедших. «Ведь ваши выгоды – это благоденствие, богатство, свобода, покой, ну и так далее и так далее: так что человек, который бы, например, явно и зазнамо пошел против всего реестра, – рассуждает подпольный человек, – был бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший, так ли?»[4.Т.4.с.466]. Пойти «против всего реестра» – это означает предельно революционизировать свое сознание, отказ быть «фортепьянной клавишей» в игре «властителей мира». Подпольный человек утверждает, что личность должна обрести себя, для нее нет большей выгоды, чем владеть свободой собственной воли: «Человек, если понадобится, готов против всех законов пойти, то есть против рассудка, чести, покоя, благоденствия, – одним словом, против всех этих прекрасных и полезных вещей, лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой выгодной выгоды, которая ему дороже всего» [4.Т.4.с.466]. Личность не должны проживать другие.
Как и у Ф.М. Достоевского, у Г.Маркузе социальной революции должны предшествовать «революция сознания человека», его «великий отказ» участвовать в игре буржуазного «общества потребления», отказ признавать своими те потребности, которое индустриальное общество навязывает всем. Отказ от одномерного сознания, которое формируется средствами массовой дезинформации, от тех норм господствующей морали, которые интегрируют людей в это общество; индивидуальный бунт каждого, кто разгадал коварный, прикрываемый «демократическими правилами игры» механизм тотального господства. Человек волен выбирать: либо отказаться от всеобщих «правил игры», либо стать рабом.
Иначе говоря, используя социальную сторону человека, высокое развитие сознательно-логического компонента мышления, диктат предлагает альтернативу, как будто соответствующую гедонистской основе человека, но на самом деле по-прежнему впрягающую его в колесницу рабства: принять стереотип мотивов производителя, сделать его основой своей жизненной философии и получить в качестве компенсации возможность удовлетворения некоторых достаточно примитивных аспектов индивидуального гедонизма – или отрицать желательный диктату конформизм и вступить в антагонизм со всей изощренной, мощной системой диктата, результатом чего будет либо разрушение индивида (моральное или физическое), либо уход из социума[6.c.41].
Социум как бы говорит человеку: будь таким же, как и все мы, не выделяйся, не претендуй на самостоятельность, не пытайся выйти за пределы радиуса Системы. Человеку предлагают своеобразные «шаблоны поведения», удачно утилизирующие деструктивные порывы личности, которые могут быть опасны для цивилизации.
Эта методология «вечной стабильности» Системы впервые крайне четко прозвучала в романе «Братья Карамазовы». Свобода никчемна, если существует возможность безграничного потребления материальных благ. Актуально звучит фраза Великого Инквизитора из романа «Братья Карамазовы»: «Никакая наука не даст нам хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: “Лучше поработите нас, но накормите нас”. Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы» [4.Т.9.с.404]. Общество потребления изымает всякую идеальную мотивацию из сферы общественного сознания. Современный человек думает лишь о материальном, которое можно ощутить, приобщить к себе, овеществить, сфера духа находится вне его сознания: «Вся капиталистическая система хозяйства есть детище пожирающей и истребляющей похоти. Она могла возникнуть лишь в обществе, которое окончательно отказалось от христианского аскетизма, отвернулось от неба и исключительно отдалось земным удовлетворениям»[1.c.145]. Сам исторический прогресс был возможен благодаря идеальной мотивации, смене идеологий. Но сейчас мы можем констатировать «смерть идеологий», нужно было уничтожить все мобилизующее, необходимо было воплотить некоторые идеи постмодернистов о всеобщем покое, именно для этого было создано общество потребления, в котором будет много сытых и довольных людей, но этот социум будет состоять из порабощенных индивидов. Именно об этой опасности подлинного порабощения личности предупреждал нас Ф. М. Достоевский в своем романе.
Таким образом, идеологема «великого отказа», вероятно, впервые прозвучала не у Г. Маркузе и других представителей Франкфуртской школы, а у русского писателя.
После выхода в свет книги Г.Маркузе об одномерном обществе, она стала крайне популярной, причем не только у профессиональных политологов и обществоведов, но и в леворадикальной студенческой среде, как в США, так и в Европе. Марио Савио, Руди Дучке, Ульрика Майнхоф – заявляли, что являются последователями Г.Маркузе. В Книге «Одномерный человек» философ советует молодым радикалам, что не следует опираться на массовые процессы, которые воспроизводит само это общество в качестве своих собственных антагонизмов и противоречивых тенденций, а на процессы, происходящие на периферии общества или даже за его пределами, не взирая на то, что они не имеют массового характера. Иначе говоря, смена Системы по Маркузе, понимается здесь с самого начала как результат давления «некоторой внешней силы» на конформистскую массу, которая не желает никаких перемен, но которую необходимо осчастливить, спровоцировав на бунт, хотя бы и вопреки их воле. Отсюда – элитарные программные и политические установки на революцию, проводимую для народа, но против него, поскольку он де не понимает своего же блага в силу своей неодолимой одномерности.
Данная проблема погружает нас в тему «террористического сознания» в романе «Преступление и наказание». Именно Раскольников совершит этот маркузианский индивидуалистический бунт против общественной морали, против основ «одномерного общества», он не желает ждать, пока люди достигнут осознания своего рабского положения в рамках Системы: «Нет, мне жизнь однажды дается, и никогда ее больше не будет: я не хочу дожидаться “всеобщего счастья”. Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить. Что ж? Я только не захотел проходить мимо голодной матери, зажимая в кармане свой рубль, в ожидании “всеобщего счастия”. “Несу, дескать, кирпичик на всеобщее счастие и оттого ощущаю спокойствие сердца”. Ха-ха!» [4.Т.6.с.404].
Но самое радикальное отличие Достоевского от Г.Маркузе и его последователей заключается в том, что человек для русского писателя вне зависимости от своего классового происхождения есть высшая цель, но не средство. Мысль Г. Маркузе в том, что Система репрессивного воздействия на социум должна получить адекватный отпор, репрессивное действие порождает репрессивное противодействие. Но для последователей Г.Маркузе, в отличие от последователей Достоевского, исчезает человек, живая личность. В результате утрачивается само понятие преступление, противоборствующие классы взаимно теряют свой человеческий облик. Данная проблема крайне остро поставлена в романе «Преступление и наказание».
Обратим внимание на то, что Раскольников называет старуху-процентщицу «жалкой вошью»: « — Преступление? Какое преступление? — вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, — то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю» [4.Т.6.с.364]. Трудно убить человека, живую личность, но то, что уже утратило человеческий образ, убить гораздо легче. Использование расчеловечивающих категорий направлено на то, чтобы подавить чувство общности с другими индивидами, подобную методологию достаточно часто использовали национал-социалисты: «То же самое делал Гитлер, когда обозначал политических противников словом «untermenschen» (низшие, люди второго сорта)»[11.c.155].
Удивительно, что и Ж.П. Сартр в своей книге «Бытие и ничто» также использует расчеловечивающие категории. Общеизвестна связь французского мыслителя с леворадикальными политическими течениями, нередко использовавшими террористические методы борьбы с Системой. Французский философ создает образ Другого, который незрим для нас. Личность лишь способна ощутить направленный на нее взгляд Другого. Если бы человек был способен воспринять его, как нечто реально существующее для нас, то личностью овладел бы жуткий страх. Ж.П. Сартр в своей книге использует образ Медузы Горгоны, созерцание которой превращало людей в камни. Кажется достаточно любопытным обращение французского мыслителя именно к этому мифологическому персонажу. Получается, что Другой в концепции Ж.П. Сартра – своеобразная нечеловеческая особь. Использование расчеловечивающих категорий в изображении Другого направлено на то, чтобы «оправдать» изначальную конфликтность межличностных взаимодействий в «одномерном социуме». Господствовать проще над тем существом, которое уже как бы утратило человеческий образ. Это еще необходимо и для того, чтобы подавить чувство общности с другими людьми, в конкурентной борьбе необходимо преодолеть сочувствие к другим индивидам. Э. Фромм предупреждает об опасности подобных расчеловечивающих категорий, которые использовал в некоторых своих работах Ж.П. Сартр: «Другой перестает быть для него человеком, а становится «предметом с другой стороны», при этих обстоятельствах исчезает преграда для самой страшной формы деструктивности. Каждый раз, когда другое человеческое существо перестает восприниматься как человек, может иметь место акт жестокости в любой форме» [11.c.156].
Трагедия маркузианского сознания в том, что невозможно потом остановить цепную реакцию насилия в обществе, и Достоевский в своем творчестве предупреждает нас об этой опасности уничтожения всеобщих моральных норм, данное предупреждение звучит в его романах «Преступление и наказание», «Бесы», «Записки из подполья человек». В этом русский писатель радикальнейшим образом отличается от Г.Маркузе. Но в чем их единство? Это единство заключается в вопросе о свободе.
Рассмотрим другую параллель между мыслителями. В отличие от Достоевского, К.Маркс не мог предположить, что наука из этически нейтрального феномена, формирующего социальный прогресс, станет мощнейшей силой господства, эффективным средством репрессивной политики. Ныне она не только производительная сила, а один из эффективных инструментов манипуляции сознанием.
Нужно сказать, что примерно за 90 лет до Г.Маркузе Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы» предупредил человечество о подобной опасности.
Разберем «модель манипуляции», которую рассмотрел Достоевский. Главный принцип любых манипулятивных действий – это их незаметность для окружающих. Жертва манипуляции и не подозревает, что ее изначально лишили свободы личностного выбора. Человека теперь не принуждают, используя грубое насилие, а перепрограммируют, задают алгоритмы поведения и действий извне. Грубое физическое насилие вызывает у подавляемой личности озлобленность и недовольство, насилие же в виде «духовного наркотика» – приятно.
Второй, не менее важной стороной функционирования этого слоя диктата, вытекающего из стратегической интроспективации подавления, является некоторая нивелировка, сглаживание сугубо физического подавления, отказ от явных форм устрашения, введение его в рамки этико-юридического плана (конституционные, законодательные), а также рассредоточение и взаимоконтроль, по крайней мере декларативный, различных функций и аспектов конкретного функционирования противников диктата. Безусловно, остаются юридические и государственные системы табу и сопутствующая им пенитенциарная система, остаются военные и полицейские, государственный аппарат, но их отправления, сопровождаемые жестокостью, совершаются не декларативно, открыто, с акцентом на фактор устрашения, введения негативных контрмотиваций в сознание (подсознание) производителей, а лишь подавлением, уничтожением тех индивидов этого слоя, которые нечувствительны, иммунны к кардинальному интроспективному компоненту подавления [6.c.45].
Совершается диалектический переход от жестких форм контроля к мягким формам, таким как манипуляция сознанием.
Манипуляция сама по себе способна давать «наркотический эффект» отключения от окружающего мира и погружения в «мир иной». Но уже не с целью восстановления сил, а напротив – имея следствием подрыв сил, разложение общества, ускорение происходящих в нем негативных, катастрофических процессов. Об этой изуверской хитрости манипуляторов писал И.А. Ильин: «И вот, довести человека до этого самопредания, до несопротивления, до покорности, до наслаждения злом и преданности ему бывает гораздо легче не физическим насилием, а другими, более мягкими средствами; мало того, именно физическое насилие ведет нередко к обратному результату: к очищению души, укреплению и закалению духовной воли. Зло гораздо легче входит в душу, прокрадываясь и увлекая, чем насилуя и ломая; для него бывает целесообразнее надеть личину, чем сразу обнаружить свою отвратительность»[5.c.73]. Жертва манипуляции и не замечает, что уже не принадлежит себе, ее проживают иные темные силы.
Манипулятивные технологии используются во всех сферах современного общества, начиная с банальной рекламы, способствующей продвижению какого-либо бренда в рыночной среде и заканчивая политическими технологиями, способствующими продвижению целых партий или отдельных личностей в высшие эшелоны власти. В политических выборах, например, утрачивается сама возможность независимого выбора человека. Миллиарды людей через средства массовой информации получают «духовный наркотик», их воля и здравый смысл поражены, что приводит к «сну разума». Телевидение создает искаженную виртуальную реальность, своеобразный симулякр: «Однако именно на этом уровне и функционируют средства массовой информации. Использование гипноза – это принцип их действия, и, руководствуясь им, они оказываются источником специфического массированного насилия – насилия над смыслом, насилия, отрицающего коммуникацию, основанную на смысле»[2.c.208].
В экзистенциальной традиции эту опасность для личности ярко выразил М. Хайдеггер, а до него – Достоевский. Человек не только отчужден от других людей, но и от себя самого, от своего собственного настоящего «Я». М. Хайдеггер рассуждает о том, что эмоционально-нравственная по¬требность в близком, однозвучном мире, тоска по своему аlter ego, вызывае¬мая одиночеством, постоянно заглушается стра¬хом перед возможной враждебностью, насмеш¬ливостью этого чуждого самости мира, перед угрозой попасть к нему в плен, быть «использованным». В резуль¬тате развития самоотчуждения человека от общества оно прямо перерождает, нравственно-психологически опустошает внутренний мир индивида; он уже не имеет больше ничего своего и даже испытывает в некотором роде страх, что от него может по¬требоваться это свое. Он играет только те роли, которые ему предлагает репрессивная Система: « Индивидуальность в буквальном смысле дана как имя, как специфический представитель типа (как например: авантюристка, домохозяйка, Ундина, он-мужчина, деловая женщина, становящаяся на ноги молодая семья)»[8.c.290].
Свобода современного индивида есть мнимая свобода. Личность убеждена в том, что никакая сила в мире не способна подтолкнуть ее к тому или иному выбору. Но это лишь иллюзия сознания современного человека. Массовое общество тщательно контролируется, детально разработаны методы управления целыми народами. Свобода современного человека – миф, ничего общего не имеющий с реальностью. Актуально как никогда в свете теории манипуляции сознанием звучат слова Великого Инквизитора в романе Достоевского, который говорит Христу: «Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим» [4.Т.9.с.284]. В отличие от К.Маркса, Достоевский, а затем и Г.Маркузе, предупреждают о появлении новых форм рабства, при которых жертва не чувствует себя порабощенной. Нет уже тех невыносимых, античеловеческих условий существования рабочего в западном мире, которые немецкий экономист описывал в своем «Капитале». Современный западный пролетариат, как базовая опора Системы, вполне респектабелен. Но это не значит, что он свободен, способен оказывать влияние на решения по вопросам жизни и смерти, личной и национальной безопасности, способен проектировать свое будущее. В эти сферы ему нет доступа. Буквально вторя Достоевскому, Г.Маркузе пишет: «Хотя рабы развитой индустриальной цивилизации превратились в сублимированных рабов, они по-прежнему остаются рабами, ибо рабство определяется не мерой покорности и не тяжестью труда, а статусом бытия как простого инструмента и сведением человека к состоянию вещи. Это и есть чистая форма рабства: существование в качестве инструмента, вещи. И то, что вещь одушевлена и сама выбирает свою материальную и интеллектуальную пищу, то, что она не чувствует себя вещью, то, что она привлекательна и подвижна, не отменяет сути такого способа существования»[8.c.309].
В романе Достоевского Алексей Карамазов заявляет, что такой циничный план по внутреннему порабощению человека мог быть разработан только масонами. Создана скрытая от глаз человечества могущественная организация, которая правит миром, выбирая различные методы воздействия. Появилась своеобразная интеллектуальная элитарная структура, которая рассматривает остальное человечество в качестве «неразумных детей».
В своем фундаментальном исследовании деформирующей идеологии индустриального общества, которое тотально господствует над личностью, Г. Маркузе отметил, что индивид через средства манипуляции и систему образования утрачивает чувство реальности. Речь идет именно о миллиардах «счастливых младенцев», о которых писал в своем романе Достоевский: «Индивид не знает, что происходит в действительности; сверхмощная машина образования и развлечения объединяет его вместе со всеми другими в состоянии анестезии, из которого исключаются все вредоносные идеи. И поскольку знание всей истины вряд ли способствует счастью, именно такая общая анестезия делает индивида счастливым». [8.c.90]. Мысли Достоевского и Г.Маркузе в данном контексте поразительно схожи. Для эффективного применения манипуляции сознанием необходимо, чтобы часть людей была к ней не восприимчива, элитарная группа манипуляторов должна иметь совершенно иную интеллектуальную подготовку, набор скрытых знаний, чем основная часть социума. В романе Достоевского Великий Инквизитор говорит Христу: «И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла» [4.Т.9.с.284]. Как происходит инфантилизация сознания человечества? Как превратить личность в «счастливого младенца»? Вопрос в первую очередь касается качества образования. Школа разделяется на два коридора. Образование классического университетского типа – удел элиты (хранящих тайну управления), именно в закрытых для неплатежеспособного большинства учебных заведениях элитой усваиваются все приемы тотального господства. Изгойское большинство, напротив, получает массовое (урезанное) образование, иногда его лишают права и на это. Именно благодаря этой технологии создается социум «счастливых младенцев» Реализация этого амбициозного проекта возможна через изменение образовательных систем. У большинства жителей планеты должен быть сформирован «калейдоскопический идиотизм», когда вместо полной и четкой картины мира, формируется урезанное мировоззрение-калейдоскоп. Таким людям кажется, что все случайно, кругом только хаос бессмысленных явлений, а в их мышлении демонтированы причинно-следственные связи, их мировоззрение подобно воску, из которого любой манипулятор сможет вылепить все, что пожелает. В своей книге Г.Маркузе пишет: «Им («счастливым младенцам» – А.Л.)доступны лишь некоторые стороны и сегменты фактов, которые, будучи принимаемыми за целое, лишают описание его объективного, эмпирического характера». [8.c.290]. Неполнота знаний, а иногда их отсутствие, не позволяет правильно ориентироваться в мире, в головах миллиардов людей искусственно создается хаос. Однако в идеале необходимо формировать не калейдоскопическое, а мозаичное мировоззрение. Мировоззрение, которое формируется на основе всей полноты знаний о мире, где знания занимают свою нишу, а не располагаются хаосообразно, внесистемно, все они систематизированы и структурированы. Именно человеком с таким мировоззрением трудно манипулировать, но это означает определенный разрыв с парадигмой репрессивной Системы. Сотни тысяч страдальцев не допустят утраты своей монополии на знания по управлению человечеством, если произойдет разгерметизация данного «закрытого знания», то теоретически возможен подрыв легитимности самой Системы с непредсказуемым для элиты эффектом. Полная и четкая картина мира, сформированная на основе всех знаний, может привести личность к осознанию своего рабского положения, именно поэтому миллиардам «счастливых младенцев» необходимо сформировать урезанное мировоззрение-калейдоскоп: « И в силу этой ограниченности – этого методологического запрета на транзитивные понятия, которые могут показать факты в их истинном свете и дать им истинное имя – описательный анализ фактов препятствует схватыванию фактов и становится элементом идеологии, их охраняющей» [8.c.302].
В рамках индустриальной цивилизации формируется Система всеобщего контроля и подчинения. Все идеи, делегитимизирующие репрессивный социум, подавляются. Именно свобода совести личности может дестабилизировать общество, настала эпоха жесточайшего «духовного тоталитаризма», в которой личность через систему образования и манипуляцию сознанием теряет чувство реальности. Возвращение личности к реальному, а не виртуальному крайне опасно, для этого необходимо сформировать социум «счастливых младенцев». В своем романе Достоевский пишет: «У нас все будут счастливы и не будут более бунтовать и истреблять друг друга, как в свободе твоей повсеместно. О, мы убедим их, что они только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся» [4.Т.9.с.289].
При чтении книги Г. Маркузе иногда кажется, что она лишь детализированное подобие двух произведений русского писателя – столь поразительно схожи идеи мыслителей.
Есть несправедливое утверждение, что русская мысль лишь подобие западной и что русские философы лишь повторяли на свой лад основные идеи мыслителей Европы. В своей статье мы утверждаем обратное: примерно за 100 лет до работ основных представителей Франкфуртской школы Достоевский сформулировал основные социально-политические идеи данного направления, которые не теряют своей актуальности на современном нестабильном этапе развития цивилизации.

1. Бердяев Н.А. Новое религиозное сознание и общественность. М.: Канон, 1999.
2. Бодрийяр Ж. Фантомы современности // Призрак толпы. М.: Алгоритм, 2007.
3. Давыдов Ю.Н. Эволюция социальной философии Франкфуртской школы // Новейшие течения и проблемы философии в ФРГ. М.: Наука, 1978.
4. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах.Л.: Наука, 1988-1996
5. Ильин И.А. О сопротивления злу силою. М.: Айрис-пресс, 2005.
6. Кайтуков В.М. Эволюция диктата. М.: Наука, 1994.
7. Лесевицкий А.В. Конфликт индивидуального и социального в экзистенциальной философии Ф.М. Достоевского. Пермь, 2011.
8. Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ, 2003.
9.  Карлейль Т. Теперь и прежде. М.: Республика, 1994. 415 с.
10. Прудский В.Г. Теоретические и методологические основы преодоления исторического отставания России на пути перехода к постиндустриальному обществу // Новые идеи в философии, 2009. Вып.18.
11. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. Мн.: Попурри, 1999.
12. Цвейг С. Собрание сочинений в 12 томах. Т. 7. Л.: Кооперативное изд. «Время», 1928-1932.

Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»