Институт неоконченной преступной деятельности знаком отечественному уголовному праву достаточно давно. Со времен Русской правды, которая рассматривала покушение на жизнь в качестве отдельно наказуемого деяния [1, C. 5].

Позднее, в любом более-менее систематизированном источнике уголовного права, начиная с Соборного уложения 1649 года, этот институт находил своё развитие. А в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (1845 г.) уже можно было найти вполне привычную нам формулу: приготовление – покушение – оконченное преступление.

Если обратиться к действующему Уголовному кодексу, то обращает на себя внимание тот факт, что глава 6 является одним из самых «консервативных фрагментов» документа. С момента принятия кодекса в рассматриваемые нами статьи не вносилось ни одной поправки. Если принимать во внимание лишь этот факт, то следует положить, будто неоконченное преступление – самый устойчивый и проработанный институт отечественного уголовного права. К сожалению, это не совсем так.

Понимание того, что является оконченным преступлением важно именно для того, чтобы реализовать уголовную ответственность. Ибо наказуемы лишь деяния, содержащие в себе все признаки состава преступления (ч.1 ст. 29 УК РФ). Неоконченное преступление является, по сути, исключением из этого всеобъемлющего правила. Поэтому так важно наиболее полно урегулировать этот институт.

Какой бы эпохе не был обязан появлением на свет институт неоконченного преступления, он всегда пытался дать ответ на ряд ключевых проблем:

- отразить в законе определенную степень завершённости преступного посягательства;

- отделить наказуемые и ненаказуемые стадии реализации «злого умысла»;

- обосновать необходимость и меру ответственности за содеянное с точки зрения общественной опасности подобного поведения.

В этой связи вполне уместно будет заметить, что институт неоконченной преступной деятельности распространяется только на деяния умышленные. Следовательно, в целях уголовного права в данных нормах получает отражение лишь часть механизма индивидуального преступного поведения, имеющего целенаправленный, последовательный, характер. Не удивительно, что рассмотрение приготовления, покушения и оконченного преступления приобрело стадийный оттенок в научных исследованиях [2, C. 33].

Мы полагаем, что смешивать стадии преступления с видами неоконченного преступления не стоит. Стадии, как процесс, развертывающийся во времени, имеются у любых преступлений, даже неосторожных. Однако ни приготовления, ни покушения на такие преступления объективно быть не может. Полагаем, что приготовлением и покушением на преступление уместно называть уголовно-правовую оценку части совершённого, за что и последует ответственность. Посему покушение и приготовление – это преступления, причинившие несравнимо меньше вреда, нежели то, на что изначально нацеливался преступник. Об этом свидетельствует и конструкция ряда составов преступлений имеющих усеченный, формальный характер.

Полагаем, подобные дискуссии в науке обусловлены тем, что уголовное право обязано исключительно объективно подходить к определению преступного в законе, систематизируя субъективную сторону деяния по формальным критериям. Хотя вполне очевидно, что это невозможно. Мотивационная сфера любого преступного поведения едина и неделима. Она несравнимо глубже и шире, простой совокупности стадий. Легко можно найти аргументы тому, что преступный замысел может быть не реализован и в результате оконченного преступления, а не только на стадии покушения или приготовления. Н.С. Таганцев по этому поводу заметил, что: «Совершением преступления должно почитаться осуществление преступного намерения, а не достижение цели…».[3, C.11]. Несомненно, преступник с нереализованными «преступными амбициями» на порядок опаснее для общества, нежели раскаявшийся и пытающийся искупить свою вину. Сходные идеи пытался обосновывать М.П. Редин утверждавший наличие двух «стадий осуществления преступного намерения» [4, C. 47], что натолкнулось на непонимание большинства криминалистов.

К вопросу о стадиях преступления принято прибегать и тогда, когда преступление пресечено на стадии покушения (приготовления) и необходимо квалифицировать это деяние. При квалификации оконченного преступления выделение стадий большинству авторов представляется бессмысленным [5, C. 91].

Уголовно-правовая наука сегодня, не без возражений, но признает наличие трёх последовательных стадий преступления: приготовление, покушение, оконченное преступление, зачастую отождествляя их с видами неоконченного преступления. Вместе с тем подобных стадий может быть больше, в зависимости от исследовательского подхода.

Спорным, но не лишенным практического смысла является выделение стадии обнаружения умысла на совершение преступления. Отдельные авторы возражают, что подобной стадии нет в уголовном законе России, следовательно, отсутствует повод говорить о её необходимости [1, C.49]. С исторической точки зрения так было не всегда. Отечественное уголовное законодательство (Уложение 1845 года) в ст.ст. 8, 9 предусматривало обнаружение умысла. Н.Ф. Кузнецова также выделяла помимо приготовления и исполнения преступления, стадию формирования умысла [6, C. 4]. Сторонниками обнаружения умысла в отечественном уголовном праве также были А.А. Пионтковский, В.В. Домаков, что, вызывало принципиальные возражения Б.А. Куринова и Н.И. Загородникова [7, C. 34].

Полагаем, что стоит придерживаться прагматичной точки зрения, которая позволяет рассматривать стадию обнаружения умысла как предмет для целенаправленной деятельности по предупреждению преступлений оперативно-розыскными подразделениями, общественными объединениями и прочими субъектами предупреждения. И коли на данном этапе развития преступной деятельности не причинено вреда общественным отношениям, нет повода для введения уголовной ответственности за подобное поведение в современной России.

Но не стоит смешивать указанную «стадию» с реально демонстрацией умысла на совершение преступления, используемой в качестве угроз по отношению к потерпевшему. Так, ст. 119 УК РФ представляет собой самостоятельный состав (и как следствие, оконченное преступление) – угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы. В данном случае, высказывание намерения совершить подобное деяние само по себе образует оконченный состав преступления.

Современная теория уголовного права рассматривает вопрос о соотношении добровольного отказа со стадиями совершения преступления: покушения или приготовления. Ведь неоконченная преступная деятельность выражается не только в пресечении преступления, но и в отказе от доведения преступления до конца. Основная умозрительная проблема института добровольного отказа внутри неоконченного преступления заключается в том, что до отказа от него оно уже реально существовало. В ч. 1 ст. 31 УК РФ сказано: «…лицо осознавало возможность доведения преступления до конца». Следовательно, добровольный отказ выступает ещё одним видом неоконченного преступления, но вместе с тем никоим образом не может выступать в качестве его стадии.

Взаимосвязь со стадиями добровольного отказа проявляется в том, что отдельные авторы допускают его при оконченном покушении в случае наличия достаточного промежутка времени для предотвращения последствий с момента выполнения объективной стороны (А.В. Наумов, О.Ф. Шишов, Б.В. Здравомыслов) [8, C.48], а другие – нет (Н.К. Семернева, Р.Л. Габдрахманов) [9, C. 316].

Более верной нам представляется позиция первой группы авторов, поскольку социальная ценность стремления лица предотвратить наступление негативных последствий своего деяния с гуманистической точки зрения намного важнее наказания за совершенное. Об этом косвенно говорит и сам законодатель в примечаниях к ст.ст. 198-199, 204, 208, 210, 222-223, 228, 228.3, 275, 276, 278, 291-291.1, 307 УК РФ  в отношении уже совершенных преступлений, фактически предусматривая особые условия добровольного отказа от уже совершённого преступления.

Не менее бурную полемику вызывают мотивы добровольного отказа от совершения преступления [7, C. 124]. Хотя большее внимание стоит уделять окончательности отказа от осуществления преступного намерения, нежели самому мотиву.

И, наконец, насколько же важен вопрос неоконченного преступления для квалификации деяний? Ответить на этот вопрос однозначно, сложно. Многое зависит от компетентности правоприменителя.

Основной проблемой представляется то обстоятельство, что оконченное преступление не совсем чётко определено в действующем законодательстве. В квалификации неоконченных преступлений, следователи, дознаватели и суды в большей степени ориентируются на объективную сторону состава по степени завершённости деяния описанного в диспозиции статьи особенной части УК.

Но зачастую в квалификации неоконченных преступлений приходится обращаться исключительно к субъективной стороне, с которой у следователей возникают постоянные проблемы. К примеру, оконченное покушение на убийство будет содержать в себе все признаки объективной стороны состава причинения тяжкого вреда здоровью и разграничение возможно исключительно по субъективным признакам.

Помимо всего этого, ключевым вопросом в квалификации неоконченных деяний является момент окончания преступления, что побуждает высшую судебную инстанцию давать постоянные разъяснения по моменту их окончания в своих постановлениях. Как показала практика, разъяснения эти весьма противоречивы, что вызывает многочисленные доктринальные возражения учёных. Взять хотя бы для примера момент окончания хищения. Над решением этой проблемой отечественные криминалисты бьются без малого полвека, что привело к рождению трёх вазимозамещающих теорий: завладения, распоряжения («реальной возможности»), зависимости от формы хищения.

Для наглядности обратимся к истокам. Общеизвестно, что до 1972 года общепризнанной позицией криминалистов в отношении хищения являлось правило в соответствии с которым такое преступление почиталось оконченным в момент завладения преступником чужим имуществом. С другой стороны квалификация разбоя как бы выпадала из этого правила. Содержание подобной позиции отражено во множестве учебников по уголовному праву того времени [10, C. 402-403]. Постановление Пленума Верховного Суда БССР от 10 марта 1964 г. № 1 «Об усилении борьбы с хищениями, разбазариванием и порчей зерна, хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов, а также со скупкой для скармливания и скармливанием хлебопродуктов скоту и птице» сказано, что «хищение считается оконченным с момента перехода изымаемого имущества во владение виновного, хотя бы виновный и не успел унести или увезти похищенное, поскольку для квалификации оконченного хищения не имеет значения, мог ли преступник воспользоваться похищенным имуществом» [11, C. 9].

Однако в 1972 г. в бюллетене Верховного Суда РСФСР №2 было опубликовано решение Ленинградского городского суда по делу С. с новым толкованием момента окончания кражи. Он был связан с тем, что ответственность за оконченное преступление, предусмотренное ст. 89 УК РСФСР, наступает в случаях, когда лицо полностью осуществило преступный умысел по завладению государственным или общественным имуществом и приобрело возможность использовать его по своему усмотрению [12, C. 62]. Вскоре указанная позиция еще раз была поддержана в п. 10 Постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 11 июля 1972 г. №4 «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества», ну а после этого в п. 14 Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 сентября 1986 г.  №11 «О судебной практике по делам о преступлениях против личной собственности». В конце концов подобная позиция утвердилась и в п. 6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. №29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое».

Возражение подобная позиция может встречать лишь в том, что при хищении имущества с охраняемой, ограждённой территории, преступник обязан совершить ещё несколько телодвижений, с целью вынести это имущество за пределы указанной территории для возможности им распорядиться. Как поступить с тем, кто сумел распорядиться им на территории этого предприятия? Допустим, предметом хищения выступали продукты питания. И как поступить с тем, кто был задержан в такой же ситуации на проходной? Неужели возможны два варианта квалификации одного и того же поведения? Полагаем, что на множество этих вопросов есть всего лишь один ответ. Постольку поскольку человек считает достигнутой для себя либо третьих лиц возможность распорядиться имуществом по своему усмотрению, то преступление для него является оконченным вне зависимости от объективной возможности это сделать.

Отдельным негативным следствием этой посылки может быть вывод о том, что любой оперативный эксперимент при взятии с поличным превращается в оконченное преступление. Однако скажем, что подобные методы оперативно-розыскной деятельности сами по себе достаточно критично оцениваются специалистами на предмет их допустимости. Для решения указанных проблем нужна комплексная реформа уголовной юстиции, а не очередное доктринальное толкование.

В итоге следует отметить, что законодательное решение вопроса с институтом неоконченной преступной деятельности умаляет значение субъективных факторов, роль самого лица, совершающего преступление. Наиболее глубоко с точки зрения отражения в законе субъективных факторов к определению оконченного и неоконченного преступления подошли Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 г. в ст. 17: «Преступление считается оконченным, когда намерение совершающего преступление осуществилось до конца». Данное определение роднит с предшествующим то обстоятельство, что момент окончания преступления связывается с фактическим его завершением (полной реализацией умысла).

Думаем, что более верной трактовкой оконченного преступления в современных условиях стоит считать положение, согласно которому преступление почитается оконченным, если деяние соответствует всем признакам состава преступления, на совершение которого был направлен умысел лица.

1. Насимов Г.А. Неоконченное преступление. Учебное пособие. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2009. – 71 c.
2. Дурманов Н.Д. Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. – М., 1955. – 212 c.
3. Таганцев Н.С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. – Спб., 1886. – 714 c.
4. Редин М.П. Совершенствование законодательства об ответственности за преступления по степени их завершенности // Современное право. – 2005. – №6. – С. 47-51.
5. Назаренко Г.В., Ситникова А.И. Неоконченное преступление и его виды. – М., 2003. – 160 c.
6. Кузнецова Н.Ф. Ответственность за приготовление к преступлению и покушение на преступление по советскому уголовному праву: Автореф. … дис. канд. юрид. наук. – М., 1953. – 15 c.
7. Ситникова  А.И. Приготовление к преступлении и покушение на преступление: монография. – М.: ось-89, 2006. – 160 c.
8. Постатейный комментарий к УК РФ. Под ред. А.В. Наумова. – М., 1996. – 681 с.
9. Уголовное право. Общая часть: Учебник / Бородин С.В., Кудрявцев В.Н., Кузнецова Н.Ф., Наумов А.В., и др.; Под ред.: Кудрявцев В.Н., Наумов А.В. – М.: Спарк, 1997. – 454 c.
10. Пионтковский А.А., Меньшагин В.Д. Курс советского уголовного права: Особенная часть.  – М., 1955. – 800 с.
11. Хилюта В. В. Момент окончания хищения в доктрине уголовного права: Практика применения теоретических концепций // Правоведение. – 2006. – № 6. – С. 97-108.
12. Волошин В., Третьяк М. Определение момента окончания хищения // Уголовное право. – М.: АНО «Юридические программы». – 2007. – № 3. – С. 60-64.

Все статьи автора «Комаров Антон Анатольевич»