УДК 821

ПСИХОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО В ПОВЕСТИ «ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ»

Лесевицкий Алексей Владимирович
Пермский филиал Финуниверситета
Преподаватель

Аннотация
На примере произведения Ф. М. Достоевского «Записки из подполья» автор рассматривает влияние экономических систем на психику человека.

Ключевые слова: диктатное воздействие, здоровое общество, межличностное отчуждение, одиночество, соборность, социальная система, шизофрения


PSYCHOSOCIAL DISCOURSE F.M. DOSTOEVSKY'S NOVEL "NOTES FROM UNDERGROUND"

Lesevitsky Alexey Vladimirovich
Perm branch FinUniversity
Teacher

Abstract
On the example of the works of F.M.Dostoevsky, "Notes from the Underground," the author examines the impact of economic Systems of the human psyche.

Keywords: a healthy society, collegiality, dictate the impact, interpersonal alienation, loneliness, schizophrenia, social system


Библиографическая ссылка на статью:
Лесевицкий А.В. Психосоциологический дискурс Ф.М. Достоевского в повести «Записки из подполья» // Политика, государство и право. 2013. № 7 [Электронный ресурс]. URL: https://politika.snauka.ru/2013/07/873 (дата обращения: 14.07.2023).

Многие философы и литературоведы называли Ф.М. Достоевского подлинным знатоком души человеческой, глубокое проникновение в психологический микроклимат личности – пожалуй, основополагающий лейтмотив творчества писателя.
Уже после смерти Ф.М. Достоевского появилось множество исследований патопсихологов, рассматривающих экзотических персонажей мыслителя с позиции феноменологии «душевной болезни»[3],[5]. Стоит заметить, что далеко не все персонажи писателя психопаты, существует целая галерея героев, благодушно вписывающихся в понятие «психологической нормы». Однако в нашем исследовании мы коснемся вопроса детерминирующего влияния социальной системы на душевное состояние личности, наиболее рельефно этот процесс можно рассмотреть, подвергнув анализу самое экзистенциальное произведение Ф.М. Достоевского – повесть «Записки из подполья». Наша основная гипотеза заключается в том, что подпольный человек есть жертва безжалостной системы, а больное общество способно произвести личность с «искалеченной душой», человека с целым набором психопатологических черт.
Верное отражение сущности социальных систем в мышлении ученого-исследования есть глобальный вопрос. Любой аналитик, на наш взгляд, создает модель в своем сознании, его конструкт опирается на определенную реальность. Существуют экономические (К.Маркс), политические, религиозно-идеологические (В. Зомбарт, М. Вебер) модели происхождения и функционирования социума, в основу которого кладется «ротшильдовская идея». Мы в нашем исследовании попытаемся опереться именно на экономическую модель К. Маркса, прекрасно осознавая, что сама буржуазная система серьезно эволюционировала и то, что описывал К.Маркс в «Капитале» мало соотносится с реалиями современной Европы и мира.
Как известно, Ф.М. Достоевский был современником немецкого мыслителя. Негативные последствия возведения общества «мамонизма» описаны им с большой художественной силой как в романе «Подросток», так и в публицистических работах. Если зрелого К. Маркса в большей мере интересовал мир экономики и экономических отношений, то Достоевского – внутренний мир личности, сущность мировоззренческого дискурса человека, вербализация его духа. Но индивид есть существо экзистирующее в определенной социальной матрице, влияние экономики на личность трудно недооценить, т.к. иногда это воздействие тотально: «Маркс, конечно, никогда всерьез не занимался психопатологией, тем не менее он говорит об одной форме психических отклонений, которая, по его мнению, является наиболее фундаментальным выражением психопатологии и преодоление которой составляет цель социализма, – об отчуждении»[9, с. 256].
Во-первых, в процессе труда эксплуатируемый производит определенный продукт, но, не являясь владельцем средств производства, он не может приобщить к себе результат своей трудовой деятельности. Продукт труда принадлежит буржуа, а не рабочему, рабочий отчужден от того, что сам произвел.
Во-вторых, сам процесс производственной деятельности является подневольным. Никто не приковывает рабочего к станку на цепь, он сам заковывает себя, человек вынужден трудиться, чтобы обеспечить свое существование. В этом тезисе К. Маркса немало точек соприкосновения с идеями Достоевского. Человек в буржуазном обществе попадает в суровое царство необходимости, из которого нет выхода. Рабочий только вне трудовой деятельности ощущает себя свободным, может распоряжаться собой. Господствует экономическое принуждение. Формируется класс собственников, которые обладают средствами производства, и класс наемного труда. О каком царстве свободы может идти речь, когда часть работников наемного труда находятся на грани голодной смерти или безработицы, они являются своеобразными «жертвами» общества «мамонизма». Как иронично заметил Достоевский русским либералам: «Дает ли ваша свобода каждому по миллиону? Нет. А что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, кто делает все что захочет, а тот, с кем делают все что угодно»[2, т. 4. с. 299].
В-третьих, К. Маркс совершенно справедливо утверждает, что в процессе трудовой деятельности рабочему противостоит другой рабочий, капиталисту – другой капиталист. Буржуазное общество – это расколотое противоречиями общество. Конкуренция является тем внешним детерминирующим фактором, который мешает личности найти «другого» как собрата и помощника, в социуме ведется непримиримая «борьба всех против всех». Ф.М. Достоевский прекрасно осознавал глубину проблемы отчуждения человека от человека, в исследовании этого противоречия у русского писателя немало точек соприкосновения с теоретическими постулатами К. Маркса. Немецкий ученый предлагает человечеству «сконструировать» целостного человека, для этого необходимо отменить частную собственность на средства производства, так как жизнь людей в условиях экономического отчуждения искажает их, калечит, делает «частичными индивидами», своеобразными недочеловеческими существами. По мнению К. Маркса, отчуждение должно быть преодолено в самой своей основе – в труде, в производственной деятельности.
Таким образом, мамонистическая система порождает совершенно определенный тип социальных отношений, в которых личность ощущает перманентное одиночество и чувство разобщенности с другими, ибо объединиться можно только с тем, против кого не ведешь борьбу, социальная и экономическая конкуренция, в свою очередь, заставляет в любом индивиде видеть потенциального поработителя нашей свободы, безликого соперника. Социальная система порождает ощущение холодного равнодушия, враждебности, переходящее нередко во взаимную ненависть. Э. Фромм сравнил общество потребления с социумом «метафизических каннибалов», в конкурентной борьбе люди «пожирают» друг друга.
Теперь от социологической части нашей гипотезы о том, что конкретная социальная система патологизирует душу личности, перейдем к подтверждению данного тезиса в творчестве Ф.М. Достоевского. В историографии есть не совсем справедливая оценка подпольного господина. На наш взгляд, он жертва отчуждающей сущности и ледяной холодности буржуазного социума. Его болезненные проявления личности индуцированы социальной системой, в данном случае он, скорее, не подпольный «демон имморализма», а жертва независящих от него объективных обстоятельств.
Человек есть существо не только природное, но и свободное, психологический тип личности обусловлен, с одной стороны, генетическим материалом, доставшимся от предков, а с другой – приобретенными в результате экзистирования чертами (воспитание, обучение, детерминирующее влияние социальных коллективов, воздействие СМИ и.т.д.).
Подпольный парадоксалист не вспоминает о своих родителях, тем более не упоминает о том, что они имели какие-либо душевные недуги, следовательно, логично предположить, что все своеобразие личности подпольного есть результат детерминирующего влияния глобальной социальной системы. Э.Фромм утверждал, что больное общество способно производить только искалеченного человека, он есть продукт социального инкубатора, один из миллиардов подобных ему. Мамонистическое общество ХIХ века, столь точно описанное Ф.М. Достоевским и К.Марксом, существенно психопатологизировало социум. В своей замечательной книге «Госпожа тюрьмы, или слезы Минервы», написанной на огромном психологическом, литературном и философском материале, М.В. Швецов анализирует причины появления различных форм психопатологии (главным образом шизофрении) в результате искусственной или естественной изоляции личности от социальных коллективов. Его теоретические выводы во многом подкрепляют наш концепт о том, что социальное одиночество и отчуждение (созданное искусственно) – это первый шаг к разнообразным душевным недугам, начиная от банальной депрессии и заканчивая эндогенными психозами: «Жизнь в пещере, в изоляции снежной или песчаной пустыни, тюрьмы, чувство одиночества среди людей, с одной стороны, и тяга к людям, общественные связи, коллективный труд и быт, с другой, вот те чаши весов, на которых взвешивается болезненный и здоровый дух человека, те грани, по которым проходит его развитие от шизофренического до разумно-здорового и наоборот» [10].
Солидаризируясь с названием нашего исследования, предположим наличие у подпольного человека симптомов шизофрении, т.к. он одиночка. Личность, пораженная данным недугом, достаточно часто приобретает следующие черты: «Наиболее часто (44%) встречающийся тип личности – шизоидный, отличающийся спокойствием, пассивностью, замкнутостью, крайне плохой интуицией, низкими эмпатическими данными, мечтательностью, углубленностью в себя» [7, с. 305].
Во-первых, является ли подпольный человек мечтателем? Безусловно, да. Но нам кажется, что его мечтательность есть компенсаторный эффект, аккумулирующий остатки душевного здоровья в рамках психологической устойчивости личности. В мечтательности происходит сублимация психотравмирующего мира (уход в мир идеального), социальная реальность крайне жестока к людям, и многие пытаются уйти от нее в иллюзорный мир игры, алкоголя и наркотиков. Напротив, подпольный парадоксалист мечтает, мечта – его безвредный опиум: «Мечтал я ужасно, мечтал по три месяца сряду, забившись в свой угол, и уж поверьте, что в эти мгновения я не похож был на того господина, который, в смятении куриного сердца, пришивал к воротнику своей шинели немецкий бобрик. Я делался вдруг героем» [2, т. 4. с. 307]. В данном случае мечтательность главного героя – это не признак душевного недуга, а скорее, психологическая особенность личности, компенсаторный эффект ухода в мир идеального, где нет жестокости и можно почувствовать в себе героику величия.
Во-вторых, отметим шизоидную замкнутость подпольного человека. Но является ли она врожденной, или аутизм может быть приобретен, искусственно имплицирован социальной системой и обществом? В социуме, основанном на конкуренции и эксплуатации, «борьбе всех против всех» ведется перманентная схватка за господство. Люди вынуждены видеть в своем ближнем не собрата и друга, а нечто отстраненное, некий безликий и лишенный всего живого объект, через эту технологию легче подавить чувство общности с другими. К. Маркс сводил экзистенцию представителей наемного труда к существованию вещи, которая в случае предельного износа и амортизации может быть заменена на иную вещь, т.е. на «свежего» работника. Мир экономики основанной на «ротшильдовской идее» полностью деперсонифицирован, это мир в котором «мертвые хоронят своих мертвецов»: «При позиции безразличия с личностью или вещью обращаются бессердечно и небрежно, будто они абсолютно не волнуют, в конечном счете будто они не существуют» [6, с.87]. Конкурируя между собой, они калечат душу другой личности, травмируют психическую сферу противостоящего им индивида: «В прекрасной «Балладе Рэдингской тюрьмы» Оскар Уайльд говорит о том, что человек то, что любит, убивает не только мечом, но также и словом, фальшивой улыбкой, презрением» [4, с. 201]. Душу подпольного человека увечили с детства, в повести он вспоминает, что еще в школьные годы был объектом насмешек среди сверстников. Почему его ненавидели? Отчасти это объясняется его незаурядными способностями, он был одним из лучших по успеваемости в классе, но главное – парадоксалист был не похож на остальных учащихся, не укладывался в общие стандартные рамки, отличался своим нонконформизмом: «Еще с шестнадцати лет я угрюмо на них дивился; меня уж и тогда изумляли мелочь их мышления, глупость их занятий, игр, разговоров»[2, т.4. с.318]. Людская посредственность никогда не прощает оригинальности и несхожести с другими, мещанская серединность бытия не для подпольного господина: «Либо герой, либо грязь, середины не было» [2, т.4. с. 321]. Нам кажется, что аутизм подпольного не имеет шизофренической основы, а является реакцией на воздействие длительных психотравмирующих факторов: насмешек, оскорблений, желчной иронии. Его уединение – результат жестокости общества, сглаживающего все оригинальное и непохожее на усредненный стандарт во всеобщем царстве серости и посредственности.
В-третьих, А. Кемпински в своей книге «Экзистенциальная психотерапия» писал: «Общаясь с шизофреником, трудно избежать впечатления, что они «профилософствовают» свою жизнь. Если большинство людей придерживается принципа: сначала жить, потом философствовать, то о шизофрениках смело можно сказать, что они этот принцип интровертировали» [4, с. 98]. Философ ли подпольный человек? Безусловно, да. Но он философ неклассического типа, он не создает отвлеченных логических Систем, а напротив, разрушает их. Диалектика подпольного парадоксалиста антисистемна и направлена против танатической (мертвой) философии Гегеля. Именно немецкого мыслителя можно обвинить в отвлеченном гуманизме, тогда как идеи подпольного сугубо персоналистичны. Он восстает против идеальных социальных систем, в которых утрачен индивидуальный образ человека, его философия – рассуждение жертвы бездушной социальной Системы, оправдывающей миллионы погибших и погибающих жертв Танатоса будущим торжеством разума в рамках исторического процесса.
Но если у шизофреников наблюдается разрушение логики и форм мышления, размывание ассоциативного ряда, несоответствие смыслов, расплывчатость мышления, то мы не наблюдаем у парадоксалиста подобные нарушения, его рассуждения абсолютно логичны, речь богата, ассоциативный ряд вполне соответствует норме. Именно вследствие логичности исповеди героя повести, мы не можем причислить его к больным шизофренией. Кроме того, у него отсутствует и другая симптоматика, которая была, например, у Ставрогина и Свидригайлова – галлюцинации, бред преследования и.т.д.
В-четвертых, напротив, духовная структура личности подпольного человека предельно антишизофренична. Поясним наш тезис. У больных, страдающих данным недугом, происходит расщепление внутреннего Я их личности на множество независимых друг от друга частиц, их поведение и речь порождает кто-то другой, а не собственное сознание: «Возникает убеждение, что мысли навязаны извне, что субъектом управляют таинственные силы, так, например, рука вдруг выполняет движение, которого больной не думал выполнять, рот произносит слова, которых человек не намеревался говорить, он чувствует ненависть к человеку, который ранее был любим» [4, с. 91]. В данном контексте насквозь шизофренично все окружение подпольного человека, а не он сам. Что представляет собой общественное сознание мамонистического общества? Каковы его идеалы, к чему стремится личность? Индивидам данного общества предлагают весьма ограниченный спектр развития: они стремятся либо к социальному статусу, либо к максимальному увеличению своей покупательной способности, либо к славе и успеху. Но является ли подобное вожделенное стремление врожденным или оно порождено глобальной социальной системой? У человека всегда есть выбор: внутренне принять социальный конструкт, совершив грехопадение конформизма или сопротивляться его влиянию. Принять систему – это значит подавить свое подлинное Я, стать двуличным, подобно шизофренику экзистировать в многомерности «ложного Я», полностью утратить самоидентификацию. У социального окружения подпольного человека выкрали их подлинное Я, сформировав систему «ложного Я», которая действует подобно вирусу, разрушая душу изнутри: «Система ложного Я – рассадник параноидальных страхов, поскольку легко проследить, что система ложного Я, которая расширилась, чтобы включить в себя все, и отрицается Я, как простое зеркало чуждой реальности (объект, веешь, машина, робот, мертвое), может рассматриваться как инородное присутствие или личность, овладевшая индивидуумом» [6, с. 301].
В отличие от всего своего окружения у подпольного человека нет маски (ложного Я), его наличествующее Я не расколото, и в этом он принципиально антишизофреничен. Тогда как его однокурсники являются личностями с расщепленной структурой сознания, они подчинены навязанному извне социальному идеалу. Ж.П. Сартр как-то писал, что человека можно сравнить с Медузой Горгоной – эта метафора представляется нам крайне продуктивной. Собственное Ничто, в частности, Ничто своего Я необходимо загримировать. Именно поэтому большинство людей играют лишь роли, ситуационно меняя маски начальника, подчиненного, добропорядочного семьянина, домохозяйки, политического деятеля и.т.д. Большинство из них лицемерят и вынуждены вести себя так, как им выгодно, отчуждая свое истинное Я за радиус внутренней структуры личности. В своей чрезвычайно актуальной книге М.В. Швецов, интерпретируя философско-психологические очерки Менегетти о шизофрении, писал: «В других своих работах Менегетти говорит, что расщепление чувств человека, частое использование лжи для получения выгоды, измена другу или супругу, угнетение истины и правды – всё это может приводить к развитию шизофрении. Именно поэтому он и называет человеческое общество шизофреническим» [10].
В этом контексте очень интересно проследить за диалогом бывших выпускников элитной школы, которую окончил главный герой «Записок из подполья». Всех его участников не интересует внутренний мир личности, духовный рост человека, они воспринимают друг друга как некий безликий объект, как нечто отстраненное. Предел их мечтаний – это теплое кресло государственного чиновника, которое дает возможность статусного потребления материальных благ: «Чин они почитали за ум; в шестнадцать лет уже толковали о теплых местечках» [2, т.4. с. 341]. Они навсегда отчуждают собственное Я, пытаясь комфортно устроиться в самках социальной системы. Э. Фромм в своей книге «Бегство от свободы» сравнивал подобных индивидов с роботами, шагающими в ногу. Главный герой не хочет делать карьеру, это занятие кажется ему бессмысленным. Но его бывшие одноклассники презирают подпольного за это, он абсолютно отчужден от них, они карьеристы и воплощение срединности бытия (посредственности), а он – нет. Они позволяют себе шутить над его материальным положением, деньги для него не очень важны, а для них они практически все:
«– Какое это содержание?
– То есть ж-жалование?
– Да что вы меня экзаменуете!
Впрочем, я тут же и назвал, сколько получаю жалования. Я ужасно краснел.
– Небогато, – важно заметил Зверков.
– Да-с, нельзя в кафе-ресторанах обедать! – нагло добавил Ферфичкин
– По-моему, так даже просто бедно, – серьезно заметил Трудолюбов.
– И как вы похудели, как переменились с тех пор – прибавил Зверков, уже не без яду, с каким-то нахальным сожалением, рассматривая меня и мой костюм» [2, т.4. с. 319].
В романе «Записки из подполья» писатель показывает главного героя, который не хочет искать смысл жизни в обществе, где каждый индивид испытывает на себе жесточайший кризис аутентичности. Представленный нами выше диалог персонажей показывает, какое высокомерное презрение испытывают люди «порабощенные» социумом, «существующие по шаблону», к тем, кто пытается сохранить свою индивидуальность. Подпольный человек Достоевского не хочет раскаиваться перед бывшими учениками за то, что он совершенно иной. Он задумывается над общественным идеалом, который ему предлагают в качестве эталона. Мужество этого человека в том, что он продолжает путь поиска своей индивидуальности даже в случае изоляции от общества, и не из упрямства, а в силу твердой уверенности в своей правоте.
Диалог персонажей «Записок из подполья» является хорошей иллюстрацией к философии отчуждения М.Хайдеггера. Его участников не интересует сущность, их интересуют только «фантомы», экзистенциальные миражи обезличенной цивилизации. Человек в буржуазном социуме превратился в товар и вещь, горе тому, кто не нашел своего щедрого покупателя. Подпольный человек не хочет быть товаром, у него нет карьерных амбиций, он не хочет выгодно продавать себя, он пытается выйти из общего ряда. «Сам человек, превратившись в товар, – пишет Э. Фромм, – стал относиться к своей жизни как к капиталу, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспеет, то жизнь имеет смысл, а если нет – то он неудачник. Ценность человека определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями. Поэтому он сам зависит от других и чувствует себя в безопасности лишь будучи таким, как все, держась поблизости к стаду» [8, с. 67].
Исходя из логики наших рассуждений подпольный господин – это относительно здоровая личность, экзистирующая в травмированном обществе. Все странности подпольного человека могут быть объяснены не шизофренией, наличие которой мы категорически отвергли, а особенностями невротического развития личности, которая боится потерять свое подлинное Я. И в этом он, безусловно, менее поражен детерминирующим воздействием патологичного общества: «Невротик может быть охарактеризован как человек, который не сдался в борьбе за собственную личность. Разумеется, его попытка спасти индивидуальность была безуспешной, вместо творческого выражения своей личности он нашел спасение в невротических симптомах или уходе в мир фантазий; однако с точки зрения человеческих ценностей такой человек менее искалечен, чем тот «нормальный», который вообще утратил свою индивидуальность» [9, с. 182].
Проблема роста психопатологий в современном социуме – достаточно актуальная тема, главная гипотеза нашей статьи заключалась в том, что больное общество может производить только искалеченного человека, личность с поврежденной душой. Именно одиночество, по мнению Ф.М. Достоевского, разрушает человека, в данной связи изменение социума, внедрение компонента соборного бытия, не основанного на конкуренции и «борьбе всех против всех», будет способствовать социально-психологическому оздоровлению социума.


Библиографический список
  1. Адлер А. Предисловие // Нейман Э. Глубинная психология и новая этика. СПб.: Азбука-классика, 2008.
  2. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука, 1988-1996.
  3. Ефремов В.С. Достоевский: психиатрия и литература. СПб.: Издательство «Диалект», 2006.
  4. Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. М.: Совершенство, 1998.
  5. Кузнецов О.Н., Лебедев В.И. Достоевский о тайнах психического здоровья. М.: Изд. Российского открытого ун-та., 1994.
  6. Лэнг Р.Д. Расколотое «Я». СПб.: Белый Кролик, 1995.
  7. Попов Ю.В. Вид В.Д. Современная клиническая психиатрия. СПб.: Речь, 2000.
  8. Фромм Э. Догмат о Христе. М.: АСТ, 1998.
  9. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992.
  10. Швецов М.В. Госпожа тюрьмы, или слезы Минервы. [Электронный ресурс] – http://www.rulit.net/books/gospozha-tyurmy-ili-slyozy-minervy-read-210991-2.html


Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: