Исключительная сложность охраны правопорядка в Олонецкой губернии объяснялась рядом обстоятельств, в совокупности создающих крайне сложную и с трудом поддающуюся коррекции картину криминальных проявлений. Существенным элементом сложностей, возникающих в деятельности полиции, стал контроль над еврейским населением. Здесь сохранялись заметные трудности, связанные с объемистым и противоречивым законодательством по еврейскому вопросу, осложнявшим деятельность губернской администрации и прежде всего приносившей многочисленные трудности полиции [1, с. 240–247]. Исключительно сложной оставалась деятельность полиции, направленная на защиту законных интересов православного духовенства [2, 84–90]. Заметным фактором, влияющим на проведение полицейских мероприятий, оставалась этническая специфика края, наличие языкового барьера между администрацией и значительной частью населения. Попытки решить эту проблему при помощи управленческих мер оказывались тщетными [3, 107–125].
Низшие должностные лица полицейской службы нуждались в непрерывном контроле, который в соответствии со своей компетенцией усердно осуществляли разнообразные вышестоящие полицейские чины. Особое место в их числе занимают становые приставы. Как известно, это должностное лицо, возглавляющее стан — полицейско-административный округ, составленный из нескольких волостей. Должность становых приставов учреждена в 1837 г. положением о земской полиции [4, с. 436]. Согласно этому документу, каждый уезд империи делился на участки, называемые станами, которые формировались «сообразно с обширностью оного, населением и другими местными обстоятельствами». Становые приставы обязывались находиться в одном из наиболее удобных мест своего участка, выбираемом по усмотрению губернской администрации. При назначении становых приставов «немалую роль играл имущественный ценз и предшествующий социальный статус» [5, с. 101]. Становой пристав назначался губернатором из кандидатов, представленных местным дворянством; он подчинялся земскому исправнику. Для исполнения распоряжений станового пристава и непосредственного надзора за состоянием дел в подчинение приставам определялись избираемые крестьянами сотские и десятские, выбираемые на эту хлопотную должность из крестьян волостей, входящих в полицейский округ (стан). Последние неизменно находились при квартире станового пристава [6, с. 53–62].
По должности становые приставы входили в состав земского суда. В сферу компетенции этого органа входило наблюдение за точным соблюдением законов, судебных приговоров и предписаний начальства. Эта же административная инстанция принимала меры безопасности от воров и разбойников, занималась поимкой беглых и беспаспортных, расследовала случаи насильственной смерти, содействовала предотвращению лесных пожаров и осуществляла контроль над гостиницами, трактирами, кофейными домами [7, с. 9]. Современники событий придавали деятельности становых приставов особое значение. По их мнению, «настоящим, ответственным полицейским агентом во всем, нередко весьма обширном полицейском стане являлся единственно становой пристав». От него «требовались такие условия, которые не по силам одному человеку: вездесущность, всезнание и не прекращающаяся ни на минуту бдительность» [8, с. 203]. Становые приставы являлись серединой сложной полицейской вертикали власти. Как указывалось в полицейском законодательстве, «высшее заведование уездною полицейскою стражею принадлежит министру внутренних дел; в губернии она подчиняется губернатору; в уезде — уездному исправнику; в стане — становому приставу» [9, с. 8]. Согласно закону, становые приставы имели право объявлять чинам полицейской стражи выговор и подвергать их аресту на трое суток. Арест виновные отбывали при уездном полицейском управлении или становой квартире [10, д. 6, л. 2].
Начиная с 1862 г. в порядке управления сельской полицией произошли существенные изменения. В частности, приставы отныне подчинялись уездному полицейскому управлению в лице его главы — уездного исправника. Обязанности приставов состояли из двух частей. Во-первых, исполнительная часть, т.е. исполнение, а также наблюдение за точным исполнением законов и распоряжений правительства. Во-вторых, приставы обладали широкими судебно-полицейскими функциями, связанными с повседневным поддержанием правопорядка. С этими целями в его подчинении находились сотские и десятские. Начиная с 1878 г. в распоряжении станового пристава оказались новые должностные лица — полицейские урядники. Должность станового пристава просуществовала до февраля 1917 г.
Контролируя деятельность становых приставов, исправники обращали внимание как своих подчиненных, так и губернского начальства на недостатки, проявившиеся в разных сферах деятельности приставов. В частности, как указывал петрозаводский уездный исправник, «на должности дежурных десяцких нанимаются волостными правлениями лица, иногда несоответствующие своему назначению, между тем они должны быть вполне грамотны и развиты, так как на них возлагаются иногда довольно серьезные поручения» [10, д. 19, л. 5]. Кроме дежурных, при месте пребывания станового пристава располагалось помещение для временно содержащихся под стражей. Первые более-менее подробные документы об этих «помещениях при становых квартирах» относятся к 1900 г. В частности, как указывал вытегорский уездный исправник, «за последние три года при становых квартирах арестантов по решениям судебных мест и по преступлениям во время производства дознаний и следствий не содержалось». Аресту подвергались «административно по постановлениям земских начальников лишь только должностные лица волостного и сельского начальства и по постановлениям полицейского управления сотские и десятские». При этом «срок содержания этих арестуемых продолжался от 1 до 7 дней». Все заключенные принадлежали к податному сословию, арестовывались они исключительно за неисполнение обязанностей и бездеятельность [10, д. 19, л. 67]. Аналогичные сведения представил лодейнопольский исправник [10, д. 19, л. 103]. Другие уездные полицейские начальники сообщали, что хотя на подведомственных им территориях и имеются становые квартиры с помещениями для задержанных, но арестанты в них за последние три года не содержались [10, д. 19, л. 7].
По вполне справедливому утверждению сибирского исследователя истории полиции С.Ю. Качурова, учреждение должности станового пристава, ответственного за тишину и порядок в части уезда, заметно усиливало сельскую полицию [11, с. 22]. Этому же способствовало создание постоянной канцелярии нижнего земского суда как аппарата управления сельской полицией, подчиненного земскому исправнику. Главной задачей сельской полиции являлось «охранение общественного спокойствия, благочиния, усмирение всякого действия, противного верноподданническому долгу и послушанию, донесение о том начальству; предупреждение и прекращение всяких непозволительных и соблазнительных сборищ». В случае необходимости приставы принимали «особенные меры» для «ограждения безопасности какого-либо селения, дома или частного лица». Известно, что становые приставы принимали деятельное участие в сборе податей, причем в данном случае допускались злоупотребления. Так, составленном в местном жандармском управлении обзоре умонастроений в Вытегорском уезде указывалось, что местные чины уездной полиции были «не вполне безупречны». Один из них, становой пристав Ошевенский, использует «некоторые нежелательные приемы, а именно кулачную расправу в деле сбора податей» [10, д. 174, л.8].
Существенной частью обязанностей пристава являлся контроль над состоянием дорог. Здесь он обязывался постоянно отслеживать положение дел на путях сообщения и требовать от своих подчиненных поддержания их в надлежащем состоянии. Претензии губернского начальства при этом адресовались непосредственно приставам. Так, в 1876 г., проезжая по дорогам вверенной его попечению территории, губернатор «постоянно замечал, что верстовые столбы на дорогах находятся в крайне неудовлетворительном виде». Например, «на одних стерлись цифры, на других нет дощечек, другие повалились набок, а встречается и так, что столбы оказываются совсем срубленными». При этом состояние дорог не могло не беспокоить по целому ряду важных причин. Обратив внимание «на приведение всех дорог во вверенной ему губернии в надлежащий порядок, в виду могущего быть призыва запасных нижних чинов на службу», губернатор «с тем вместе нашел необходимым привести и верстовые столбы в должный порядок». Ведь всем известно, что «исправное состояние их, при срочном следовании маршевых команд по дорогам положительно необходимо для разных соображений» [10, д. 7, л. 13].
В свою очередь, приставы в суровой и решительной форме предупреждали подведомственных им сотских об их персональной ответственности за состояние дорог на вверенных им небольших участках. Так, пристав 2-го стана Петрозаводского уезда разослал своим подчиненным строгое распоряжение «наблюдать, чтобы после каждой выпадки снега был провозим подрядчиками треугольник, сряду же». С этой целью сотские обязывались «постоянно за этим наблюдать и понуждать к тому подрядчиков». В том случае, если подрядчики «окажут ослушание», надлежало сообщить об этой чрезвычайной ситуации приставу для принятия соответствующих мер. В случае, если дорога окажется непроезжей по вине местной полиции, неизбежно последует суровое наказание. Как писал один из местных полицейских руководителей своему подчиненному, «если я лично увижу или кто мне сообщит, что дорога худая, то это будет с тебя взыскано» [ 10, д. 7, л. 9].
Одной из важных обязанностей становых приставов стал контроль за умонастроениями местного населения. В этих вопросах становые приставы работали в тесном взаимодействии с жандармерией. Так, в июне 1907 г. пристав первого стана Петрозаводского уезда расследовал дело о снятии со здания школы национальных флагов, вывешенных по случаю дня коронации царя. Как выяснилось в процессе следствия, один из учителей распорядился снять флаги, а на вопрос о причинах своих действий объявил: «Что вам за дело, что я приказал снять со здания училища флаги, я хозяин училища, и полиция здесь ничего не выиграет» [10, д. 36, л. 5]. По распоряжению губернского правления мятежный учитель был вскоре уволен.
Функция, связанная с взаимодействием с тайной полицией, приобрела особое значение в начале ХХ в., когда революционные настроения в крестьянской и рабочей среде стали заметным явлением общественной жизни. Так, пристав первого стана Каргопольского уезда в 1907 г. «получив накануне сведения об агитации среди крестьян Ольгского общества со стороны приживающего в деревне Калитинской ссыльного Королькова», допросил свидетелей по этому актуальному делу. В числе прочих пристав допросил урядника Макурова. Он показал, что к нему обратился один из местных крестьян и попросил принять заявление, суть которого состояла в следующем. В середине августа, когда ссыльный Корольков проживал у него на квартире, Назаров «заметил несколько крестьян, собравшихся у ссыльного в комнате. При этом ссыльный «читал крестьянам какую-то книгу, в которой говорилось о государственных доходах и расходах, т.е. откуда берутся в государстве деньги и на что они расходуются». Прочитав об этой актуальной теме несколько страниц, Корольков стал подробно объяснять собравшимся прочитанное, «между прочим, коснулся податей». Во время своего выступления он «категорически заявлял крестьянам, что платить подати не следует». На это один из внимательно слушающих агитатора крестьян заметил, показывая на Королькова: «Мы были на войне, видали таких дураков, их слушать не следует». Услышав такие критические замечания в свой адрес, Корольков разразился бранью, а скептически настроенному слушателю пришлось покинуть комнату [10, д. 46, л. 12]. Аналогичные функции пристава проявились в соседнем Лодейнопольском уезде. Обращаясь в жандармское управление, лодейнопольский исправник сообщал, что один из местных приставов в октябре 1906 г. производил дознание по делу «об отказе крестьянами деревни Кяргино Никитою Савельевым и Тимофеем Павловым в присутствии схода платить недоимки и чинить дороги, что они советовали и прочим крестьянам». Во время дознания выяснилось, что «крестьянин деревни Каргино Тимофей Павлов вновь замечен в подстрекательстве крестьян к отказу от платежа податных сборов и к неповиновению волостным и сельским властям» [10, д. 35, л. 220]. Другие существенные задачи приставов заключались в заботе о том, чтобы на территорию епархии не проникали не одобренные Синодом и не проверенные цензурой книги церковного содержания. В частности, в 1911 г., как видно из рапорта пристава третьего стана Повенецкого уезда, у крестьянина Поросозерской волости полиция отобрала 13 брошюр Евангелия на карельском языке, полученных из Куопиоской губернии [10, д. 26, л. 1].
В 1911 г. губернское начальство обратило самое пристальное внимание на обязанности приставов, обобщая накопленный опыт и предлагая пути совершенствования их деятельности. Так, в Петрозаводском уезде исполнение обязанностей пристава существенно осложнялось «промышленными условиями Мариинского водного пути». Кроме того, население Петрозаводского уезда «вообще выделяет из своей среды массу людей, занимающихся отхожими промыслами». Это имеет существенное воздействие на задачи полиции: «возвращение домой этих рабочих из отхожих промыслов вредно влияет на местную среду». Последствием такого вредного влияния являются следующие негативные изменения в поведении местных жителей: «увеличение пьянства, буйства, неуважение к местной власти, открытое сопротивление и вообще то повышенное настроение, которое вводит смуту в населении и уже сказывается, прежде всего, на неудовлетворительном поступлении платежей». В северной части уезда растет новая опасность, требующая, по мнению губернатора, самого пристального внимания и противодействия со стороны полиции: «поползновение всеми возможными мерами оторвать от нас искони преданное своему царю православное карельское население».
В ряде местностей губернии существенное влияние на деятельность полиции оказывали сложные климатические условия и тесно связанное с ними неудовлетворительное состояние коммуникаций. В частности, в Повенецком уезде заметное влияние на исполнение обязанностей становых приставов оказывало состояние путей сообщения: «громадные пространства покрыты топкими болотами, через которые приходится пробираться пешком по колено в тине или по разбросанным необтесанным бревнам». Своевременное прибытие пристава на место происшествий и преступлений оказывается в такой ситуации маловероятным: «бывало, что при одновременных случаях важных происшествий пристав лишен возможности скоро явиться и, например, мертвое тело иногда по 8 дней лежит открытым на поверхности земли, пока не прибудет пристав» [10, д. 2436, л. 3]. Особые условия складывались и в Олонецком уезде. Здесь растет пришлое население, занимающееся бурлачеством на реке Свири. Возможность заработка привлекает «массу пришлого люда самого разнообразного характера». «Разгульное поведение» этих переселенцев «сказывается на преступности, требующей более и более усиленной деятельности полицейского чина» [10, д. 2436, л. 4]. В ряде местностей Олонецкого уезда важнейшей задачей полиции стала борьба с незаконной торговлей. В целом, согласно высказанным в документе пожеланиям, следовало увеличить численность среднего звена управления полиции (приставов) на шесть человек [10, д. 2436, л. 57].
Поскольку важнейшей частью документа являлась просьба об увеличении финансирования полиции, министерство внутренних дел обратилось в министерство финансов с просьбой о выделении необходимых сумм. Рассмотрев обращение олонецкого губернатора, министерство финансов заявило, что «приводимые олонецким губернатором соображения в пользу проектируемого им усиления полиции представляются недостаточно убедительными». По данным министерства, «в настоящее время имеющийся в Олонецкой губернии состав становых приставов не может считаться недостаточным по сравнению с составом упомянутых чинов в других губерниях Европейской России, так как наблюдению каждого из становых приставов Олонецкой губернии подлежат участки с населенностью в среднем всего лишь 21,6 тыс. жителей». Нормальным количеством жителей, которое может приходиться на один стан, «принято считать не менее 40000 человек, в большинстве же губерний Европейской России оно достигает 50 или даже 60 тысяч жителей». Поэтому, «затрудняясь согласиться на предположительное увеличение числа станов в Олонецкой губернии, министерство финансов не встретило бы, однако препятствий к добавлению одной должности станового пристава для Повенецкого уезда, принимая во внимание весьма значительную площадь этого уезда (35238,3 кв. версты), при которой ведению каждого из имеющихся в нем становых приставов приходится около 17619 квадратных версты». Министерство финансов не усматривало также «основания к увеличению состава полицейской стражи, так как имеющееся ныне в Олонецкой губернии число стражников (202 чина) не только соответствует установленной в этом отношении норме (1 стражник на 2500 жителей), но даже значительно превышает ее» [10, д. 2436, л. 76].
В период Первой мировой войны приставам пришлось столкнуться с новыми, более массовыми, чем прежде, проявлениями общественного недовольства и нарушениями общественного порядка, вызванными экстремальными условиями. Так, судя по сообщению начальника ОГЖУ в Департамент полиции, в мае 1916 г. крестьяне Вытегорской волости захватили чужие участки земли и стали «самовольно запахивать яровой хлеб». Прибывший на место конфликта пристав первого стана Родин приказал местным стражникам «объявить крестьянам о немедленном прекращении самовольной пашни». Однако крестьяне не только не подчинились, но и «стали угрожать стражникам палками, вилами и даже топорами». При этом некоторые из местных крестьян «подстрекали солдаток бить стражников, говоря, что судить их не будут, так как их, солдаток, может судить только государь». Видя, что своими силами справиться не удастся, пристав Родин вызвал подкрепление. По распоряжению вытегорского исправника Чехонина на место происшествия отправились еще семеро конных стражников, которым с трудом удалось пресечь беспорядки [10, д. 16, л. 56].
Таким образом, приставы оставались на протяжении длительного времени неотъемлемой частью разветвленной структуры правоохранительных органов, сформированной в уездах начиная с 1830-х гг. и продолжавшей свою деятельность до февраля 1917 г. В то же время их должностные обязанности претерпевали существенные изменения, связанные с быстрым изменением общественно-политической ситуации в стране. Постепенно существенную часть их деятельности составило расследование дел, связанных с политической неблагонадежностью определенной части местного населения.
Библиографический список
- Пулькин М.В. Евреи на Европейском Севере России: проблема адаптации (конец XIX–начало ХХ в.) // Российская история. 2009. № 3. С. 240–247.
- Пулькин М.В. Девиантное поведение в XVIII–начале ХХ в. (по материалам Олонецкой губернии) // Культурно-историческая психология. 2008. № 2. С. 84–90.
- Пулькин М.В. Три облика русификации в Карелии // Вестник Евразии. Независимый научный журнал. 2005. № 3 (29). С. 107–125.
- Высочайше утвержденное положение о земской полиции // Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. XII. № 10 305.
- Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России (1900–1917 гг.). Рязань, 2001.
- Пулькин М.В. Девиантность как историософская проблема (по материалам Олонецкой епархии) // Вопросы истории и культуры северных стран и территорий. 2011. № 3. С. 53–62.
- Андреевский И.Е. Реформа исполнительной полиции. СПб., 1878. 344 с.
- Фукс В. Суд и полиция. В двух частях. СПб., 1881. Ч. 2. 626 с.
- Волков Н. Полицейский стражник. СПб., 1912. 224 c.
- Национальный архив Республики Карелия, ф. 1. Оп. 2. (в сноске указаны номера дела и лист в нем).
- Качуров С.Ю. Полиция Иркутской губернии во второй половине XIX–начале ХХ в. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 2002.