Достоевский является, пожалуй, одним из самых противоречивых писателей в отечественной литературе. Как утверждают многие исследователи, на одной странице мыслитель с жаром и аргументами отстаивает какой-либо тезис, а несколько ниже может с таким же напором опровергать высказанные ранее мысли.

Эту важную двойственность позиции писателя по многим вопросам очень хорошо уловил В. Ф. Переверзев: “Сердце Достоевского не принадлежит, безусловно, ни своеволию, ни смирению, ни Западу, ни России, он публицист- двойник: одновременно западник и славянофил, весь сотканный из противоречий” [23:342]. Противоречивым и двойственным является и его отношение к либерализму, течению, которое в современной постиндустриальной цивилизации претендует на мировое господство и абсолютизм.

У русского мыслителя было двойственное отношение ко всем “теориям свободы”. С одной стороны, Достоевский в своем романе “Братья Карамазовы” критикует любые попытки со стороны “инквизиторского тоталитарного диктата” в разных его модификациях ограничить свободу человека. Но, с другой стороны, в своем публицистическом журнале писатель высказывает абсолютно противоположные идеи. Нам важно понять: на чьей же стороне Достоевский? На стороне К. П. Победоносцева или на стороне П. Н. Милюкова?

Практически все либеральные мыслители и философы (например, Н.А. Бердяев), доказывая, что писатель транслирует именно их идеологию, используют в качестве источника только романы Достоевского. В публицистике, письмах, деловых бумагах очень трудно найти позитивные высказывания об онтологии свободы. Использование в качестве источника рассуждений о либеральной окрашенности романов писателя не совсем корректно. Герменевтическая проблема анализа художественного творчества заключается в том, что мы не знаем, на стороне какого персонажа был сам автор. Вероятно, сам писатель не мог с полной определенностью ответить на этот вопрос. В виртуальной плоскости своих романов Достоевский с непревзойденной глубиной проигрывал последствия различных общественно-философских идей, но не отождествлял себя со своими персонажами.

Проблемы либерализма, столкновение царства необходимости и царства свободы рассматриваются Достоевским практически во всех романах. Но наиболее серьезно данный вопрос анализируется в романе “Братья Карамазовы”. В главе “Великий Инквизитор” Достоевский всецело исследует антиномичность свободы. В образ Великого Инквизитора Достоевский вложил все тоталитарные, авторитарно-диктатные теории, которые подчиняют себе человека, превращая его в сублимированного раба. Рабство, по мнению Достоевского, может принимать разные формы: человек может быть пленником деспотического государства, рабом религии, своей нации и рабом другой личности (диада “господин-раб” в философии Гегеля). Против этого ограничения свободы воли личности выступает писатель. Н.А. Бердяев совершенно верно отметит: “В романе Достоевским ставятся лицом к лицу, и сталкиваются два мировых начала – свобода и принуждение, Христос и Антихрист” [4:503].

Великий Инквизитор в разговоре с Христом упрекает его в том, что он даровал человеку свободу. Свобода есть яд цивилизации. Народы, получив этот дар, обязательно воспользуются им для разрушения, а не для созидания. Враги свободы, по мнению Достоевского, социализм и католичество, Бердяев вписывает в эту схему еще и фашизм. В социализме нет свободы, но есть гарантия куска хлеба каждому, за хлебы земные люди отвергли свободу небесную. Происходит порабощение человека сытостью. Выстраивается безбожная цивилизация, которая тоталитарными методами пытается вогнать все человечество в своеобразный земной рай. Но для строительства этой новой Вавилонской башни необходимо ограничить свободу. В идеях Великого Инквизитора свобода деструктивна, а тоталитаризм – конструктивен, рабом всегда легче помыкать. Однако с разрушением фашистского и социалистического государства не исчезает проблема свободы. Современная информационная цивилизация тоже построена на тотальном контроле и духовном насилии над людьми. Примеры Ирака, Афганистана, Югославии, Ливии и Сирии ярко демонстрируют новый виток надгосударственной диктатуры: человечество пытаются силой загнать в “светлое царство” глобализма, и в предупреждении этой опасности злободневная актуальность романа “Братья Карамазовы”. Невозможно рационализировать и подчинить волю всех людей планеты, процесс глобализации имеет глубокие деструктивные противоречия, Н.А.Бердяев верно отметит: “Тот мир, который сотворил бы бунтующий “Эвклидов ум” Ивана Карамазова, в отличие от Божьего мира, полного зла и страдания, был бы добрый мир. Но в нем не было бы свободы, в нем все было бы принудительно рационализировано. Это изначально, с первого дня был бы тот счастливый социальный муравейник, та принудительная гармония, которую желал бы свергнуть “джентльмен с ретроградной физиономией”" [4:433].

Глобальный проект построения новой Вавилонской башни лишает человека свободы выбора, все в этом проекте тотально рационализировано и заранее предрешено, лишено альтернативности. Достоевский критикует подобные тоталитарные концепции глобального развития человечества. Но значит ли это, что мы можем назвать писателя метафизическим либералом? Политический либерализм не является столь глубокой философской и социальной концепцией для объяснения всего спектра идеологических взглядов писателя. Как политическая идеология в полной мере он не был реализован ни в одной стране мира. И Достоевский является очень тонким и острым критиком либеральной идеологии.

К. С. Гаджиев дает следующее определение классического либерализма: “Либерализм ассоциируется с такими ставшими привычными для современного общественно-политического лексикона понятиями и категориями, как идеи самодостаточности индивида и его ответственности за свои действия; частной собственности как необходимого условия индивидуальной свободы; свободы рынка, конкуренции и предпринимательства, равенства возможностей и так далее; разделения властей, сдержек и противовесов; правового государства с принципами равенства всех граждан перед законом, терпимости и защиты прав меньшинств; гарантии основных прав и свобод личности; всеобщего избирательного права” [5:262].

Достоевский не приемлет либерализм не как политическую доктрину, а как фундаментальное мировоззрение, как философскую систему.

Во-первых, писателю не нравилось то, что русские либералы были не способны на построение собственной политической идеологии. Все их мысли были заимствованы из книг Ж. Ж. Руссо, Ш. Монтескье, Дж. Локка, А. Смита и других. Это лакейство мысли и собственное интеллектуальное бессилие русских либералов очень раздражало Достоевского. Более того, какого либерального политика и мыслителя мы бы ни взяли в радиусе от П. Я. Чаадаева до П.Н. Милюкова, можно выделить одно общее – презрение к родной стране и ее народу. В рассуждениях либералов Русь представала как континент варварства, многовековой отсталости, религиозного мракобесия, вечного тоталитаризма, разврата и пьянства. В проектах русских либералов высказывалась мысль о насильственной европеизации России, эти люди с жаром критиковали идею особого исторического пути развития России, ее цивилизационной инаковости от Запада. Раздражало писателя и неверие либералов в русский народ и страну: “Наш либерал дошел до того, что отрицает саму Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, все. Если и есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает” [8:6:336].

По мнению либералов, русский человек на уровне коллективного бессознательного является воплощением всевозможных диктатных форм рабства. Русские архетипически склонны воспроизводить тоталитарные формы социального устройства на протяжении всего существования государства, поэтому их необходимо научить либеральной идеологии при помощи иностранных консультантов и экспертов, пригласить либеральных педагогов-идеологов из-за рубежа. Мнимая неэффективность отечественной экономики может быть преодолена за счет привлечения иностранных (европейских, американских) инвесторов, которые научат русских вести эффективное хозяйство. Но для этого необходимо принести в жертву часть территории страны.

В рассказе «Крокодил» писатель критикует идею свободного отчуждения русской земли в пользу европейской олигархии ХIХ века. В уста либерального буржуа Ивана Прокопьевича Достоевский вкладывает идею продажи русской территории Западу, т.к. русский народ якобы не способен самостоятельно обустроить собственную цивилизацию: «Нам нужна, говорит, промышленность, промышленности у нас мало. Надо ее родить. Надо капиталы родить, значит, среднее сословие, так называемую буржуазию надо родить. А так как нет у нас капиталов, значит, надо их из-за границы привлечь. Надо, во-первых, дать ход иностранным компаниям для скупки по участкам наших земель, как везде утверждено теперь за границей. Общинная собственность – яд, говорит, гибель! – И, знаете, с жаром так говорит; ну, им прилично: люди капитальные… да и не служащие. – С общиной, говорит, ни промышленность, ни земледелие не возвысятся. Надо, говорит, чтоб иностранные компании скупили по возможности всю нашу землю по частям, а потом дробить, дробить, дробить как можно в мелкие участки, и знаете – решительно так произносит: дррробить, говорит, а потом и продавать в личную собственность. Да и не продавать, а просто арендовать. Когда, говорит, вся земля будет у привлеченных иностранных компаний в руках, тогда, значит, можно какую угодно цену за аренду назначить. Стало быть, мужик будет работать уже втрое, из одного насущного хлеба, и его можно когда угодно согнать. Значит, он будет чувствовать, будет покорен, прилежен и втрое за ту же цену выработает. А теперь в общине что ему! Знает, что с голоду не помрет, ну и ленится, и пьянствует. А меж тем к нам и деньги привлекутся, и капиталы заведутся, и буржуазия пойдет. Вон и английская политическая и литературная газета “Теймс”, разбирая наши финансы, отзывалась намедни, что потому и не растут наши финансы, что среднего сословия нет у нас, кошелей больших нет, пролетариев услужливых нет…»[8:4:562-563]. Либеральная идеология стремится разрушить любые коллективные формы хозяйства. Эту мировоззренческую установку очень ярко выражает персонаж рассказа “Крокодил”. Согласно либеральной доктрине для функционирования рыночной экономики необходимо создать глобальный рынок труда, для этого нужно предельно атомизировать общество. Социум должен распасться на миллионы независимых друг от друга частиц: “Современную либеральную идеологию можно понимать как процедуру разложения всех обществ до уровня несвязанного одноклеточного состояния. Эту одноклеточность представляет либеральный индивид, порвавший все социальные связи и обязательства и выступающий в качестве носителя единственного интереса – своего частнособственнического”[22:189]. Коллективные формы хозяйства объявляются устаревшими и неэффективными, более того, даже опасными, т.к. они подрывают саму основу рыночного хозяйства. Общество предстает ареной борьбы наемных работников за свои рабочие места, которые предлагает им буржуа. Дезадаптанты рынка должны погибнуть в этой борьбе за свое место под солнцем, для этого необходимо уничтожить общину, которая помогает выжить “слабым”, “неприспособленным” к буржуазной системе людям. Но проблема Ивана Прокопьевича из рассказа “Крокодил” заключается в фундаментальном непонимании самой сути русской цивилизации. Данный наивный либерал ХIХ века не учитывает геополитического фактора, сущность которого заключается в том, что выживание самого русского народа невозможно без коллективных форм хозяйственной жизни вследствие тяжелейших природно-климатических условий. Неслучайно Достоевский называл отечественных либералов англичанами в русских одеждах, они не понимали само общество, в котором экзистировали. Россия для них была “вещью в себе”. Прибавочный продукт, как показатель эффективности экономики, всегда был в России более скромным, чем в Европе. Выживание народа могло осуществиться только в коллективных (общинных) формах хозяйства, в них царила взаимопомощь и взаимовыручка, а главное, отсутствовало действие рыночного механизма конкуренции. Русский человек видел в своем ближнем собрата и друга, а не соперника, с которым нужно перманентно вести борьбу за свое место под солнцем. Либералы, осознавая это, пытаются демонтировать коллективистские формы хозяйства, разрушая тем самым Россию. Достоевский писал: ” “Почему наш европейский либерал так часто враг народа русского? Почему в Европе называющие себя демократами всегда стоят за народ, по крайней мере на него опираются, а наш демократ зачастую аристократ и в конце концов всегда почти служит в руку всему тому, что подавляет народную силу, и кончает господчиной” [9:26:153].

В чем заключается интеллектуальная физиогномика русского либерала? По Достоевскому, в мечтательности и маниловщине. Надежда на то, что добросердечные и услужливые соседи с Запада обустроят Россию, наивна. Цивилизации ведут бескомпромиссную и жестокую борьбу между собой, отстаивая сугубо прагматические интересы, двигая тем самым колесо исторического процесса. Писатель настаивает на том, что сильная Россия не нужна Европе, надеяться на помощь добрых соседей просто абсурдно, т.к. за подобную дружбу можно поплатиться потерей территориального суверенитета, как это показано в рассказе “Крокодил”. Общеизвестно презрение Достоевского к интеллектуальной либеральной элите русского общества ХIХ века. В данном контексте любопытно проследить его едкие упреки, направленные против профессора Т.Н. Грановского, П.Н. Милюкова, М.М. Сперанского, Н.С. Мордвинова. Писатель констатирует их непреодолимое отчуждение от широких народных масс. Россия, по мнению Достоевского, должна быть изолирована от Европы, прежде всего, духовно, т.к. именно через сегмент идеологии Запад колонизирует государство. Для Достоевского очевиден тот факт, что необходимо ограничить допуск иностранных компаний на внутренний рынок, целесообразно запретить отчуждение земли европейским предпринимателям. Россия как автаркийная цивилизация должна использовать свои богатейшие земли для собственного процветания, для благоденствия многочисленных этносов, населяющих огромные пространства страны.

В русском либерализме происходит не только разрыв с цивилизационной матрицей России, ее историческими ценностями, но и с ее народом. Либералы были далеки от этноса и не знали его. Достоевский очень ярко выразил этот отрыв либеральной интеллигенции от основной части общества. При изучении биографии Достоевского, можно наткнулся на факт интереснейшей переписки его с нашим апостолом либеральной мысли, историком и будущим лидером кадетской партии П.Н. Милюковым. Этот человек создал своеобразный кружок либерализма в гимназии, где он изучал различные науки. И этот будущий кадет, а тогда безусый юноша 17 лет, организовал либеральное шествие студентов. Однако эту группу либеральной интеллигенции побили мясники из Охотского Ряда. Стали разбираться: почему народ не понимает либерализм? Решили написать письмо гению Федору Михайловичу Достоевскому, поручив создать текст наиболее талантливому гимназисту – П. Н. Милюкову. И этот 17-летний юноша пишет 58-летнему Достоевскому письмо: “Чем мы виноваты в случившемся?” На что Достоевский ответил: “Вы не виноваты, виновато общество, к которому вы принадлежите. Разрывая с ложью этого общества, вы обращаетесь не к русскому народу, в котором все наше спасение, а к Европе”[9:15:278]. Вся неудача дальнейшей политической деятельности господина П. Н. Милюкова свидетельствует о чудовищном отрыве от народа всей нашей либеральной и теоретически подкованной, книжной интеллигенции, сообщества “кабинетных мечтателей”. Очень точно об этом скажет Н. А. Бердяев: “Очень важно отметить, что либеральные идеи были всегда слабы в России, и у нас никогда не было либеральных идеологий, которые получили бы моральный авторитет и вдохновляли”[3:30].

Во-вторых, концепт либерального преображения социальной системы латентно подразумевает эманацию всеобщего эгоизма, сосредоточение всех забот личности исключительно на самой себе. Писатель критикует саму идею “самодостаточности индивида”. В отличие от социализма, либерализм легитимизирует укоренившийся в веках истории эгоистический базис личности, либеральная идеология лишь закрепляет этот глубинный универсум себялюбия в рамках социальной структуры общества: “Наделенный самосознанием либерал должен намеренно ограничить свою альтруистическую готовность жертвовать своим собственным благом ради блага других, что наиболее действенным способом достижения общего блага является преследование своих частных эгоистических целей”[10:54-55]. Свобода личности, за которую ратуют либералы, предполагает всевозможное возвеличивание индивидуальных прав и свобод, эгоизм становится в подобном социуме “правилом хорошего тона”, чеканным эталоном поведения.

Для либерализма, по крайней мере в его радикальной форме, желание подчинить людей этическому идеалу, который мы считаем всеобщим, – это «преступление, которое содержит в себе все преступления», отец всех преступлений – оно равнозначно грубому навязыванию своих собственных взглядов другим, что является причиной гражданского беспорядка. И потому, если вы хотите установить гражданский мир и терпимость, необходимо прежде всего избавиться от «морального соблазна»: политика должна быть полностью очищена от моральных идеалов и сделана «реалистической», рассматривающая людей такими, какие они есть, рассчитывая на их истинную природу, а не на моральные увещевания. Образцом здесь служит рынок: человеческая природа эгоистична, и изменить ее невозможно – нужен лишь механизм, который заставил бы частные пороки служить общему благу («хитрость разума»)[ 10: 53].

Идею “разумного эгоизма” Достоевский критиковал всегда, притом не только в “Дневнике писателя”, но и в художественных произведениях. В контексте наших рассуждений наиболее интересен образ “либерала-рыночника” Лужина (представителя чикагской школы экономики) из романа “Преступление и наказание”. Данный персонаж озвучивает несколько стандартных идеологических штампов, характерных для фундаменталистской либеральной идеологии. Герой романа настаивает на том, что личность должна редуцировать свое сознание, полностью забыть о своем ближнем, а главное – чем лучше устроится отдельный эгоист в социуме, тем больше пользы будет для самого общества. Миллионы “единственных” (в терминологии М. Штирнера) должны приложить все усилия для торжества личного обогащения, устроения частной карьеры, достижения индивидуальной славы и успеха и.т.д. Воспроизведем интереснейший диалог Лужина с Разумихиным и Раскольниковым. Либеральный идеолог (Лужин) пытается рассуждать о бесполезности и бесплодности сострадания в обществе, настаивая на том, что личность должна в любом своем жесте, действии и поступке видеть лишь эгоистический и своекорыстный интерес, ибо сострадание никого не спасает:

“— Нет, не общее место-с! Если мне, например, до сих пор говорили: “возлюби”, и я возлюблял, то что из того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: “Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь”. Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния. Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться…”[8:5:209]. Лужин продемонстрировал несколько инфантильные рассуждения. В чем заключается их противоречие? Напомним, что это измышления человека ХIХ века, эпохи в которой жил немецкий экономист К. Маркс, он показал в своем “Капитале”, что “устроение частных дел” одной личности достаточно часто базируется на горе и страдании других людей. Например, владелец производственного концерна безусловно устраивает “свое частное дело”, но устраивает его за счет эксплуатации рабочих, предельного сокращения издержек производства, уменьшения зарплаты и.т.д. Дело владельца концерна безусловно устроено, а дело рабочего, трудящегося в нечеловеческих условиях по 14 часов в сутки, безусловно, расстроено: “С жира бесящийся индивид и рассматривает чужой рабский труд, человеческий кровавый пот как добычу своих вожделений, а потому самого человека — следовательно и себя самого — как приносимое в жертву, ничтожное существо (причем презрение к людям выражается отчасти в виде надменного расточения того, что могло бы сохранить сотню человеческих жизней, а отчасти в виде подлой иллюзии, будто его необузданная расточительность и безудержное непроизводительное потребление обуславливают труд, а тем самым существование другого)”[20:608]. Таким образом, К. Маркс, как и Достоевский, позиционировал идею разумного эгоизма как “подлую иллюзию”. Лужин говорит о всеобщем преуспеянии, не подозревая, что в рамках либерализма данная проблема не поддается никакому решению, ибо при мамонизме материальные блага распределяются чрезвычайно неравномерно, “новые кафтаны образуются за счет ветшания других кафтанов”. Социальная система есть единое целое, поэтому индивидуально-эгоистическое устроение частной судьбы неизбежно базируется на взаимодействии с другими индивидами, карьеру невозможно сделать вне общества. Таким образом, социализм во всевозможных его модификациях, рождается из сострадания и жалости к человеку, тогда как либерализм функционирует, опираясь на эгоизм как фундаментальную часть сущности человека.

Антиподом эгоистического либерала Лужина в романе является Соня Мармеладова [16],[17],[18]. Жертвенная любовь к своим близким наполняет смыслом беспросветную жизнь данного персонажа. Она экзистирует в неблагополучной семье, ее отец злоупотребляет алкоголем, мать умерла, а с мачехой отношения достаточно сложные. Соня не единственный ребенок данного «случайного семейства», у нее есть малолетние сводные сестры и сводный брат. Финансовое благополучие семьи подорвано. Мармеладов по причине закоренелой болезни не в состоянии работать, потерял всякую трудоспособность, мачеха же больна чахоткой.

Мамонистическая социальная система жестока к людям. Личности, не принадлежащие к привилегированным сословиям, не получившие вследствие неплатежеспособности хорошего образования, не имеют шансов устроиться «с комфортом» в буржуазном обществе. Даже работая, Соня не в силах будет вырваться из беспросветной нищеты, таковы катастрофические условия существования «жителей социального дна»: «Теперь же обращусь к вам, милостивый государь мой, сам от себя с вопросом приватным: много ли может, по-вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать? Пятнадцать копеек в день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то рук не покладая работавши!»[8:5:19].

Нужда, невозможность найти поддержку у болеющего отца, едкие упреки мачехи, попрекающей куском хлеба, а главное сострадание к своим сводным сестрам и брату заставляют Соню пожертвовать собою ради них. Ее отец произносит: «А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, – что в болезни этой и всегда бывает: “Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь и теплом пользуешься”, а что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки не видят!»[8:5:20]. Мармеладов с горечью и трагизмом говорит: «С тех пор дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться»[8:5:20]. Давление внешних обстоятельств настолько сильно, что для Сони проституция – единственный выход. Экзистенциальный выбор в подобной трагической жизненной ситуации ограничен: либо весьма «двусмысленная профессия», либо самоубийство, последнее способно избавить от страданий только ее одну, страдания же близких Сони только усилятся. В осознании этого и заключается ее великая миссия жертвенности, уничтожения своего «Я» во имя погибающих близких. Безусловно, Соня обладает альтруистическим мировоззрением, в отличие от Раскольникова с его углубленным самоанализом. Он в данных трагических обстоятельствах выбрал бы самоубийство: «Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!

— А с ними-то что будет? — слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость ее покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и та жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою» [8:5:304].

Достоевский крайне часто подчеркивал, что на самопожертвование способна только настоящая личность, личность в которой отсутствуют эгоистические мотивы. Мир спасется через самоотречение. Христос был способен на самозабвение, завещая больше заботиться о ближних своих. Безусловно, Соня, как человек наиболее приближенный к этой христианской истине, в полной мере исполнила его завет: «Соня поставила себе ограниченную, но все же активную цель – делать частное добро, предоставив судьбы всецелого мира воле Бога. Горемыка сама, она помогает тем несчастным, которые стоят ближе всего к ней, прежде всего в ее родной семье. Чтобы утолить чью-либо боль, она не причинит боль другому. Она не переступит через личность другого, а всегда, без оговорок и без расчета, добровольно и самоотверженно отдаст себя» [12:139].

Таким образом, Достоевский достаточно жестко критиковал эгоистическую сущность либерализма в своем творчестве.

Во-вторых, вернемся к определению либерализма, которое дает К. С. Гаджиев, говоря о том, что частная собственность является необходимым условием индивидуальной свободы. Достоевский высказывает абсолютно противоположные мысли. По мнению писателя, именно капитализм с его опорой на частную собственность является не гарантом индивидуальной свободы, а, напротив, ведет к духовному и экономическому рабству человека. Формируется класс капиталистов (собственников), которые обладают средствами производства, и класс наемного труда. Вторые полностью зависят от первых, эту рабскую зависимость очень ярко выразил К. Маркс: “Наряду с духовным и физическим принижением его до роли машины, с превращением человека в абстрактную деятельность и в желудок, он попадает все в большую зависимость от всех колебаний рыночной цены, от применения капиталов и прихоти богачей” [21:19:50]. Человек не лишается прямо, путем физического насилия, свободы совести, свободы мысли, свободы суждения, но он поставлен в материально зависимое положение, находится под угрозой голодной смерти и этим лишен свободы. Деньги дают независимость, отсутствие денег ставит в зависимость. В теории либерализма отрицается социалистический путь развития цивилизации и, следовательно, поддерживается своеобразное капиталистическое рабство. В своей критике либерализма Достоевский сближается с К. Марксом. О какой свободе может быть речь, когда часть работников наемного труда находится на грани голодной смерти или безработицы, они являются своеобразными “рабами” капитала. Как иронично заметил Достоевский русским либералам: “Дает ли ваша свобода каждому по миллиону? Нет. А что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, кто делает все что захочет, а тот, с кем делают все что угодно”[8:4:427].

В-третьих, Достоевским ярко сформулирована наша цивилизационная инаковость от Запада. Русские мало общего не имеют с европейцами, мы другой народ. Россия есть символ другой цивилизационной парадигмы развития. Неслучайно Достоевского связывала большая дружба с Н. Я. Данилевским, вторая супруга писателя вспоминает: “Помню, в эту зиму приезжал в Петербург постоянно живший в Крыму Н. Я. Данилевский, и Федор Михайлович, знавший его еще в юности ярым последователем учения Фурье и очень ценивший его книгу “Россия и Европа”, захотел возобновить старое знакомство”[6:241]. Концепция книги Н. Я. Данилевского всецело одобрена в личных беседах с Федором Михайловичем. Главный враг России по мнению мыслителей – Запад (Европа)[18],[19]. В проектах русских либералов высказывались идеи механического переноса всех ценностей Западной цивилизации на российскую землю. По мнению либеральной части интеллигенции, должно быть демонтировано то, что называется культурным ядром общества. В традиционном обществе в это ядро входит множество норм, выраженных на языке традиций, передаваемых от поколения к поколению, а не через формальное образование и воспитание индивидуумов. Нарушение всех иерархических отношений и уничтожение традиций обосновывается либералами как необходимость воспринять нормы “правильной” цивилизации Запада. Но Достоевский предупреждает, что попытка скопировать привлекательные черты иной цивилизации и перенести их на свою почву обычно кончается хаосом и разрушением собственных структур. Ибо даже в самом лучшем случае на свою почву переносятся верхушечные, видимые плоды имитируемой цивилизации, которые нежизнеспособны без той культурной, философской и даже религиозной основы, на которой они выросли [11]. Писатель предупреждает, что преступно стирать национальные особенности русской культуры, обрекая русскую нацию на безликость и утрату традиций: “Этим я не говорю, что европеец развратен, я говорю только, что переделывать русского в европейца так, как либералы его переделывают, – есть сущий разврат зачастую. А ведь в этом-то состоит весь идеал их программы деятельности: именно в отколупывании по человечку от общей массы – экой абсурд! Это они так хотели все 80 миллионов народа нашего отколупать и переделать? Да неужели же вы серьезно думаете, что наш народ весь, всей массой своей согласится стать такой же безличностью, как эти господа русские европейцы” [9:15:305].

В-четвертых, снова вернемся к определению либерализма, которое дает К.С.Гаджиев, памятуя об идее самоценности индивида. Происходит абсолютное расхождение идей Достоевского и теории либерализма. Когда средневековая Европа превращалась в современный Запад, произошло освобождение человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Либерализму был нужен человек, свободно передвигающийся и вступающий в отношения купли-продажи на рынке рабочей силы. Поэтому община была главным врагом либерального общества и его культуры [11].

Достоевский противопоставляет либеральному индивидуализму идеал соборности, солидарности всех людей. “Я приношу и жертвую всего себя для всех, ну, вот и надобно, чтобы жертвовал себя совсем, окончательно, без мысли о выгоде, отнюдь не думая, что вот я пожертвую обществу всего себя и за это, само общество отдаст мне всего себя” [8:4:429]. В этом суждении Достоевский гораздо ближе к идеалам социализма, чем либерализма. У К.Маркса подобный антииндивидуализм выразился в более радикальном высказывании: “Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре”[21:34:91].

Теорию разумного эгоизма, которую отстаивает либерализм, логически завершает идея социал-дарвинизма. Происходит перенос биологических законов на социальную плоскость. Согласно взглядам Т. Р. Мальтуса не имеет никакого смысла помогать людям, не приспособленным к капиталистической экономике, так как ресурсы общества ограниченны.

Население растет в геометрической прогрессии, а материальные блага и возможность для пропитания – в арифметической. Бедные и нищие люди сами виноваты в своем незавидном положении, они просто не приспособлены к рыночной экономике и, следовательно, являются своеобразными жертвами естественного отбора. Эти люди – своеобразный “социальный мусор”. Именно о таких “неудачниках” рыночного общества и писал Достоевский. Теория Раскольникова – первое выражение идеи социального дарвинизма в отечественной культуре: “Люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождение себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар и талант сказать в среде своей новое слово” [8:5:246].

Достоевский в своем ” Преступлении и наказании” выносит приговор этой антигуманной, расистской идее, столь присущей буржуазному обществу. Русской культуре был чужд элемент социал-дарвинизма, в русской общине из-за равенства распределения материальных благ была гарантия выживания всех, а не кучки “избранных”.

В-пятых, либерализм как идеология опирается на ряд фундаментальных базовых принципов организации общества и государства. В области политики либерализм основывается на теории правового государства, идее конституционализма и парламентаризма, на принципе разделения властей и идее свободной демократии. Как же к фундаментальным основам этой теории относился Достоевский?

Во второй половине XIX века в интеллигентном обществе обсуждались проекты введения в России конституции и парламента. Достоевский оказался в самой гуще обсуждения подобных проектов. Но выступал писатель, разумеется, не на стороне либералов, а на стороне консервативной части политической элиты. Писателя связывала длительная дружба с К. П. Победоносцевым. Вторая супруга Достоевского вспоминает: “Федор Михайлович познакомился у князя В. П. Мещерского, издателя “Гражданина”, с Т. И. Филлиповым и со всем кружком, обедавшим у Мещерского по средам. Здесь же встретился с К. П. Победоносцевым, с которым впоследствии очень сблизился, и эта дружба сохранилась до самой его смерти” [6:37]. Существует мнение, что только К. П. Победоносцев влиял на Достоевского, но уместнее говорить о взаимовлиянии двух мыслителей. Сам обер-прокурор подчеркивал, что, общаясь с Достоевским очень много перенял от него и это касается не только этических и эстетических взглядов, но и политической сферы. Результатом этих бесед К. П. Победоносцева с писателем стала объемная статья обер-прокурора “Великая ложь нашего времени”, где он подверг уничтожающей критике все основы либерализма. Согласно этой теории для ограничения абсолютной власти какого-либо монарха требуется введение конституции. Как относился писатель к подобным проектам? “Конституция. Всякое дерьмо. Да, вы будете защищать свои интересы, – пишет Достоевский, – но не интересы народа. Закрепостите вы его опять, пушек на него будете выпрашивать” [9:24:101]. Любая власть трактует правовую норму и законы в своих интересах. Писатель пишет о том, что ни одно правительство в мире не гарантирует исполнения конституционных норм на сто процентов, конституция – простая бумажка, фикция.

Не менее остро критиковал мыслитель и идею введения в России парламента, который вместо законодательного органа, трудящегося на благо народа, превратится в банальное собрание ораторов: “Иной оратор часа полтора говорит и, главное, ведь так сладко и гладко, точно птица поет. Каждое слово, казалось бы, понятно и ясно, а в целом ничего-то не разберешь. Курицу ль вперед яйца учат, или курица будет по-прежнему на яйцах сидеть, – ничего этого не разберешь, видишь только, что красноречивая курица, вместо яиц, дичь несет” [9:19:401]. Прав был Н. А. Бердяев, который в своей книге отметил: “Можно признавать неизбежность и относительную иногда полезность конституциализма и парламентаризма, но верить в то, что этими путями можно создать совершенное общество, можно излечить от зла и страдания, уже невозможно. Окончательно отомрут парламенты с их фиктивной, вампирической жизнью наростов на народном теле, не способных уже выполнять никакой органической функции” [4:154].

Достоевский не был врагом свободы, несмотря на консервативную окраску своих идеологических построений, он был против анархического элемента свободы, использования ее не во благо человека. В своем творчестве писатель выступает как религиозный либерал, а в публицистике и политике – как махровый консерватор. Критика Достоевским основ либеральной идеологии актуальна и в наше время. Она заставляет нас понимать относительность и мнимое величие всех политических идеологий. Спасение гибнущего человечества лежит не только в плоскости идеологии и экономики, но и в области этики и эстетики. Это очень ярко выразил Достоевский.

1. Бачинин В.А. Достоевский: метафизика преступления. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001.
2. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М. :Наука, 1990. 370 с.
3. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли ХIХ века и начала ХХ века // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М.: Наука, 1990. 527с.
4. Бердяев Н. А. Смысл творчества. М.: АСТ, 2002. 688 с.
5. Гаджиев К. С. Политическая наука. М.: Международные отношения, 1995. 400 с.
6. Достоевская А. Г.Воспоминания. М.: Правда, 1987. 544 с.
7. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. М.: Азбука, 1999. 515 с.
8. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука, 1988-1996.
9. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 30 томах. Л.: Наука, 1972-1990.
10. Жижек С. Размышления в красном цвете. М.: Издательство “Европа”, 2011. 476 с.
11. Кара-Мурза С.Г. Истмат и проблема Восток-Запад. М.: Эксмо, 2002. 203с.
12. Кирпотин В.Я Разочарование и крушение Родиона Раскольникова (Книга о романе Достоевского «Преступление и наказание») – 4-е изд. М.: Худож. лит., 1986.
13. Левицкий С. А. Трагедия свободы. М.: Канон, 1995. 512 с.
14. Лесевицкий А.В. Анализ теории межклассового отчуждения в творчестве Ф.М. Достоевского // Антро. 2012. № 1. С. 50-65.
15. Лесевицкий А.В. Достоевский и экзистенциальная философия // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2011. Т. 9. № 1. С. 120-124.
16. Лесевицкий А.В. Исследование сущности “объемной теории отчуждения” в творчестве Ф.М. Достоевского // Известия Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 311-315.
17. Лесевицкий А.В. Исследование сущности соборной феноменологии в творчестве Ф.М. Достоевского // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 7-2. С. 135-138.
18. Лесевицкий А.В. Реформы Петра Великого в восприятии Ф.М. Достоевского и идеологов евразийства // Политика, государство и право. 2013. № 9. С. 12.
19. Лесевицкий А.В. Русская идея Ф.М. Достоевского в евразийском преломлении // Гуманитарные научные исследования. 2013. № 8. С. 10.
20. Маркс К. Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Издательство политической литературы, 1956. 689 с.
21. Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Издание II . М.: Издательство политической литературы, 1955-1973.
22. Панарин А.С. Народ без элиты. М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. 352 с.
23. Переверзев В. Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. М.: Советский писатель, 1982. 512 с.

Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»