Проблемы правового статуса еврейского населения, особенностей хозяйственной деятельности, существующих в еврейских диаспорах, и становления иудаистских общин неоднократно становились объектом рассмотрения в современной научной литературе [1, с. 279–298; 2, с. 240–247; 3, с. 26–33]. Имеющиеся источники (преимущественно материалы делопроизводства местных органов власти) вполне позволяют рассмотреть все наиболее существенные аспекты жизни еврейских диаспор за чертой оседлости. В то же время, как пишет известный американский исследователь еврейского вопроса в России Дж.Д. Клиер, «налаженная по собственным правилам внутренняя жизнь еврейских общин для российской администрации представляла собой совершенно незнакомое явление» [4, с. 95]. К началу XIX в. ограничения евреев в правах на всей территории Российской империи были незначительными и касались преимущественно языковых вопросов. От евреев требовали использования исключительно русского языка при обращении в органы власти. Так, по высочайше утвержденному в декабре 1804 г. Положению «Об устройстве евреев» все они объявлялись свободными в выборе места проживания, им дозволялось пребывать «под точным покровительством законов наравне со всеми другими российскими подданными» [5, с. 266]. По мнению современных специалистов, Положение 1804 г. «было призвано обеспечить включение евреев в имперскую систему управления, а также увеличить экономическую выгоду от их деятельности и улучшить их жизненные параметры в духе европейского Просвещения» [6, с. 94]. После наполеоновских войн возобладал «традиционно-христианский подход». Император Александр I полагал, что «адаптация евреев в структуре российской государственности может быть достигнута, если они сменят свою религию» [6, с. 95]. При этом среди правительственных чиновников существовали опасения, связанные с евреями: «Концепция еврейского фанатизма и эксплуататорской сущности иудейства служила оправданием политики в еврейском вопросе на протяжении всего царствования Александра I» [4, с. 317]. Эта жесткая линия поведения в отношении евреев получила продолжение в следующее царствование.
В первые годы правления император Николай I «искал возможность покончить с еврейской обособленностью и автономией путем слияния, поддерживаемого государством» [7, с. 42]. Постепенно подход стал иным, приобрел значительно более суровые черты. Сформировалась «жесткая политика властей, направленная на преодоление обособленности евреев посредством коренного преобразования еврейского общества в соответствии с идеалами абсолютизма» [8, с. 195]. Неспроста император Николай I «остался в памяти российского еврейства ненавистником и угнетателем народа Израиля» [6, с. 157]. Действительно, «законодательство, поначалу нейтральное к евреям, постепенно пропиталось представлениями об их негативном влиянии на жизнь крестьянства» [4, с. 15]. За годы правления Николая I появилось в общей сложности свыше шестисот законов и указов, в той или иной мере ограничивающих права иудеев [9, с. 751]. Ряд мер этого периода оказались наиболее одиозными. В частности, на евреев был распространен рекрутский набор, который рассматривался не только как один из способов пополнения армии, но и как путь ускоренной интеграции многих тысяч евреев в российское общество. В России на военную службу евреев «смотрели не как на средство их обрусения, сближения с русским народом и противодействия отчужденности и изолированности евреев, а главным образом как на средство религиозной пропаганды» [10, с. 24].
Эта суровая, безжалостная «встреча» двух народов оказывала «опустошительное влияние на еврейскую общинную солидарность» [7, с. 53]. Для еврейского населения рекрутская повинность стала тяжелым испытанием. Родители только что отданных в армию рекрутов зажигали траурные свечи, «пребывая в уверенности, что они никогда больше не увидят своих сыновей или, по крайней мере, не увидят их как людей, сохранивших свою веру» [7, с. 43]. На Европейском Севере рекрутские наборы сыграли существенную роль в этнической истории. Отныне гарнизоны в провинциальных городах пополнялись военнослужащими евреями, нуждающимися в религиозных обрядах, отчетливо осознающими и активно поддерживающими свое единство. Другие территории империи также обязаны формированием еврейских общин именно рекрутским наборам. Так, первое появление евреев в Финляндии связано с воинской службой: в начале ХХ в. «здесь образовались небольшие еврейские и мусульманские общества, не существовавшие ранее в стране» [11, с. 64].
Другие меры российского правительства были призваны оградить как можно более значительную часть населения от еврейского влияния. Исходя из этого простого принципа, имевшего столь большое значение для судеб евреев, появились законы, существенно меняющие их правовой статус. В апреле 1835 г. введена так называемая черта оседлости, которая на многие десятилетия предопределила непростую, чаще всего и трагическую судьбу множества российских евреев. Эта мера породила диаметрально противоположные комментарии в современной научной литературе. Некоторые специалисты по истории еврейского вопроса в России усматривают здесь лишь негативный аспект: отныне дискриминация евреев приобрела ужасающие масштабы. Она была связана со страхом перед распространением еврейского влияния: «царские официальные лица чувствовали свою обязанность защитить, как считалось, беспомощные русские крестьянские массы от контактов с евреями, хотя бы чтобы предотвратить взрывы народного насилия» [7, с. 141]. Существует и альтернативная точка зрения, подчеркивающая положительный аспект этого решения. В результате принятых мер евреи «более, чем их соплеменники» в любой другой стране мира, «имели возможность сохранить свою специфическую самобытность» [12, с. 157]. Заметим, что принимаемые меры не всегда оказывались эффективными. Более того, повсеместно в России число евреев, находящихся за чертой оседлости, но при этом успешно обошедших запреты или воспользовавшихся послаблениями для отдельных групп евреев, стремительно росло. Так, в 1838 г., вскоре после определения черты оседлости, численность евреев в Курской губернии составляла 548 человек, к 1880 г. их число возросло до 1823 человек. В Оренбургской губернии аналогичные цифры составили 19 и 954 человека, в Орловской губернии аналогичные цифры составили 458 и 2130, в Псковской — 224 и 3179, в Тамбовской — 190 и 926 человек обоего пола [13, с. 37]. Особенно ощутимым оказался рост еврейского населения имперской столицы. По переписи 1869 г. численность евреев в Санкт-Петербурге составляла 6 654 человека обоего пола, в том числе 2 721 мещанин, 2572 отставных солдата (с членами семей), 871 человек из числа семей и прислуги купцов. Здесь же обосновались крупные еврейские финансисты [13, с. 37].
Из имеющейся статистики можно сделать один существенный вывод. Определенным категориям «полезных» евреев «были гарантированы права и привилегии их христианских коллег в соответствии с их сословным положением, включая право на постоянное жительство за чертой оседлости» [7, с. 29]. Еврейское население в полной мере воспользовалось предоставленными незначительными послаблениями. Так, значительную часть еврейского населения Вологды составляли лица, родившиеся в Витебской, Виленской, Могилевской, Ковенской, Гродненской и Минской губерниях, «в то время как в остальных 19 губерниях (черты оседлости. — М.П.) родилось только 12 человек, т.е. менее 3% населения» [14, с. 14–15]. Заметим также, что «если не считать солдат, арестантов и ссыльных, т.е. лиц, прибывших в Вологду не по своей воле, то все же окажется, что 2/5 всех вологодских евреев – эмигранты черты» [7, с. 15].
Общие закономерности процесса миграций в разных городах имеют сходные черты. Первая волна связана с «николаевскими солдатами», получившими по закону право повсеместного жительства, а также с их женами. Начиная с семидесятых годов, эта незначительная группа населения отошла на задний план, а впереди по численности оказались ремесленники и купцы первой гильдии. При этом «эмиграция сразу увеличивается вдвое, а среди причин главное место начинают занимать экономические» [7, с. 18]. Одновременно возрастает роль иных социальных факторов. В частности, «в тесной связи с законом о праве жительства евреев, окончивших высшие учебные заведения, некоторую роль начинают играть и культурные причины» [7, с. 18]. Об интенсивном передвижении евреев за черту оседлости говорит статистика. По сведениям министерства внутренних дел, в 1858 г. всего 11 980 евреев жили в губерниях европейской части России за пределами черты оседлости. Большинство из них были, вероятнее всего, солдатами. К 1880 г. это число поднялось до 59 779, а к первой переписи населения — до 128 343 человек [7, с. 103].
В целом изучение экономической истории России показывает, что по мере роста российского капитализма «евреи оказались сравнительно наиболее приспособленными к новым порядкам, чем их соседи». В новой реальности, при «начавшейся конкуренции, ставшей временным законом жизни», они «легко одерживали победы» [15, с. 129]. Это в значительной мере способствовало становлению и развитию антисемитизма. Хозяйственные и профессиональные успехи евреев вскоре стали первоосновой для негативного отношения к ним со стороны менее удачливых конкурентов. По выражению известного ученого М.И. Туган-Барановского, «благодаря необыкновенному трудолюбию и усердию евреи постепенно вытесняют своих русских confreres (коллег), которые и становятся националистами. Общепризнанный факт, что самые ярые “юдофобы” находятся среди неудачных конкурентов евреев» [16, с. 363]. Этот вывод подтверждается, в частности, сибирскими материалами. В 1870-е гг. успехи тобольских евреев закономерно вызвали неприязнь местных купцов. Они решительно потребовали высылки неправильно приписанных и временно проживающих конкурентов-евреев в черту оседлости, а также ограничения прав евреев на «питейную торговлю» [17, с. 114], т.е. точного соблюдения всех существующих на тот момент дискриминационных мер.
Бедные слои еврейского населения испытывали аналогичные трудности, но при этом вели совершенно иной образ жизни. Крушение хозяйственного уклада оставило не у дел большое количество людей, живших мелкой торговлей, контрабандой, мелким алкогольным бизнесом и пр. Большая скученность еврейского населения в черте оседлости содействовала росту нищеты и безработицы. Возникала объективная необходимость выхода трудоспособного еврейского населения за пределы черты, где существовало больше возможностей для трудоустройства и начала собственного дела. Развитие капитализма требовало участия всех субъектов экономической жизни в решении проблем хозяйственного и политического управления страной. В пореформенный период черта оседлости стала более проницаемой для целого ряда категорий еврейского населения. Евреев наравне с другими избирали в присяжные заседатели. Они свободно становились адвокатами и вполне успешно участвовали в процессах в качестве защитников. Многие из них приобрели известность в этом качестве. Некоторые поступали на службу в прокурорский надзор и даже в Сенат. На местах участие евреев в деятельности органов юстиции не поощрялось, и их постепенно стали вытеснять негласным решением местных властей.
Русское общество, в значительной мере находившееся под влиянием официальной антисемитской идеологии, весьма неоднозначно восприняло факт либерализации политики самодержавия в отношении евреев в 1860–1870-е гг. Подъем некоторых групп еврейского общества по социальной лестнице встретил отпор со стороны различных групп российского общества, и «только лучшая часть русской интеллигенции охотно принимала образованного еврея в свою среду» [18, с. 8]. Одновременно укреплялось финансовое положение отдельных групп еврейского народа. Так, значительная часть экспорта зерна через Одесский порт «находилась под контролем еврейского городского купечества» [7, с. 191]. С этим приходилось считаться правительству. Фактически правительство Александра II создало некоторые необходимые условия для обеспечения капиталистических реформ в России применительно к еврейскому населению. В частности, практически исчезли ограничения на предпринимательскую деятельность купцов первой гильдии из числа евреев, появились возможности для получения евреями высшего образования, что открывало им путь к реальной «мягкой», более или менее успешной интеграции в российское общество.
Развитие капитализма и перемены в хозяйственном укладе еврейского местечка требовали от евреев большей мобильности, экономической интеграции в российское общество. Многие из них «желали, и даже отчаянно стремились покинуть территорию, к которой они (единственные) были прикреплены законом» [7, с. 106]. Новые экономические условия предоставляли для этого большие возможности. Либерализация законодательства о занятости давала евреям возможность вырваться за черту, используя профессиональный фактор. Однако для всего этого требовался определенный уровень образования. После выхода закона о предоставлении права повсеместного жительства в империи лицам с высшим образованием евреи в массовом порядке стали поступать в общеобразовательные гимназии, а затем в ВУЗы. Если в 1865 г. еврейские гимназисты составляли 3,3% всех учащихся, то в1880 г. – 12%. Если в 1865 г. во всех российских университетах обучалось 129 евреев (3,2% всех студентов), то в1881 г. – 783 (8,8%) [19, с. 31].
Такой бурный рост встретил сопротивление как со стороны министерства народного образования и местных попечителей учебных округов, так и со стороны руководства еврейских общин. Первые опасались растущего присутствия нерусских в составе интеллигенции империи и распространения среди еврейской молодежи революционных веяний и утверждали, что еврейские студенты и учащиеся не поддаются влиянию педагогов. Вторые испытывали влияние проблемы отцов и детей, поскольку образованные дети уезжали за пределы черты оседлости и иногда даже отказывались жить традиционной еврейской жизнью. Многие из них действительно оказались под влиянием модных тогда либеральных и революционных течений. Часть вступила в революционные организации «Народная воля», «Земля и воля», «Черный передел» и пр. и уходили в «народ», искренне полагая, что просвещение крестьян и подъем их на освободительную борьбу спасет Отчизну. Эти люди формально не порывали с иудаизмом, в полицейских и жандармских материалах они числятся лицами иудейского вероисповедания. Но на самом деле евреи, принимающие участие в революционном движении, не соблюдали никаких религиозных обрядов, де-факто порвав со своими общинами. Более того, в рассматриваемый период «даже ортодоксальные евреи, питавшие к социализму глубокую вражду, даже сионисты, пассивно относившиеся к русской политике» существенно поменяли свое мировоззрение. Они «проявляли все большее сочувствие к своим молодым родственникам, работавшим в революционном подполье» [20, с. 194].
В то же время эти реформы создали предпосылки для активизации антисемитских тенденций в русском обществе, в котором евреи продолжали восприниматься обыденным сознанием как неравноправная и беззащитная часть населения империи. Дискриминация евреев и негативное отношение к ним усилились после убийства Александра II в 1881 г., в котором принимала участие одна еврейка [19, с. 37]. Это породило волну антисемитских настроений по всей стране. Характерен случай, произошедший в 1881 г. в одной из гостиниц Великого Устюга. Местный житель читал газету «Сын Отечества» для небольшой компании друзей. Речь шла о еврейских погромах в Киеве. Прослушав текст, двое из присутствующих «отозвались с запальчивостью, что теперь евреев следует бить и душить, и что это приказал государь император Александр Александрович». Третий участник беседы, не разделяющий антисемитские настроения, «заметил им, что за эту угрозу могут подвергнуться ответственности». На это первые двое заявили: «А, если и ты к ним пристаешь, то и тебя надобно бить!». Начавшийся после этого шум прекратил внезапно появившийся хозяин гостиницы. Инцидент, который в России начала XXI в. сочли бы ничтожным, стал предметом тщательного разбирательства в жандармском управлении. Последнее, впрочем, обвинило участников событий лишь в нарушении общественного порядка [21, д. 330, л. 1–3].
Действительно серьезная угроза для прав большинства евреев исходила не от разбушевавшихся хулиганов, а от российского правительства. Распоряжения центральной власти, поступая в губернские правления, усиливали подозрительность в отношении евреев, одновременно заметным образом ограничивая их в правах. Так, особым циркуляром МВД предписывалось ограничить прием евреев в учебные заведения, готовящие фармацевтов. Как указывалось в циркуляре, до 1893 г. российское правительство успело максимально затруднить доступ евреев в специальные школы. Это создало предпосылки для «наплыва в аптеки лиц еврейской национальности для подготовления к фармацевтической профессии» [21, д. 108, л. 9]. Для того чтобы избежать «переполнения евреями фармацевтического персонала», правительство признало целесообразным «определять для сих лиц, поступающих учениками в аптеки, процентные нормы применительно к установленным для прочих специальных школ, т.е. 3% в столицах и 5% в остальных городах, но не на каждую аптеку» [21, д. 108, л. 9]. Этот закон причинял евреям серьезный экономический ущерб, вытесняя их из прибыльной сферы бизнеса, и, что не менее важно, создавал вокруг евреев неблагоприятную психологическую обстановку.
В соответствии с действующими правовыми нормами, воинская служба давала евреям, призванным в армию по рекрутскому набору, определенные преимущества в выборе места проживания. По сути дела армия стала одним из мест русско-еврейской встречи и мощным средством обрусения еврейского населения. Как подчеркивает известный исследователь проблем российского национализма М. фон Хаген, «еврейские призывники не могли рассчитывать на относительно либеральную практику освобождения от призыва, применявшуюся относительно других этнических групп». В то же время для иудеев оставались серьезные ограничения в карьере: некрещеный еврей не мог ни стать офицером, ни поступить в Военно-Медицинскую академию. Парадоксальным образом призыв евреев на военную службу сочетался с обвинениями в неспособности к ней. По убеждению многих офицеров, евреи «были плохими солдатами» [22, 42–43]. По мнению Дж.Д. Клиера, в адрес евреев часто звучали упреки в «неспособности к службе в русской армии» [4, с. 311].
Но и у тех, кто прошел длительную военную службу и, выйдя в отставку, полагал, что имеет полное право претендовать на спокойное и беспрепятственное проживание за пределами черты оседлости, возникали серьезные трудности в случае неправильного оформления документов. Так, в 1891 г. в Олонецкую казенную палату обратился отставной старший унтер-офицер Ф.Ш. Эдельштейн. Он указывал, что проживает в Каргопольском уезде в течение 11 лет, и просил о «причислении его с семейством в число мещан города Каргополя». К прошению были приложены документы, из которых следовало, что Эдельштейн поступил на военную службу «по рекрутскому набору» в 1868 г. из Люблинской губернии, уволен в запас в мае 1879 г., а в отставку — в декабре 1883 г. Рассмотрев документы, Казенная палата приняла решение об отказе просителю. Как говорилось в рапорте Палаты губернатору, согласно циркуляру МВД от 29 февраля 1876 г., «исключительным документом для приписки к обществам <…> служат метрические свидетельства, каковые о рождении евреев выдаются раввинами». Между тем проситель проживает в Каргопольском уезде, «где нет раввина, на обязанность которого возложено ведение метрических книг», а потому «требуемых законом метрических свидетельств о бракосочетании и о рождении малолетних детей <…> представить не может». Поэтому прошение было «оставлено без последствий» [23, д. 500, л. 1–2].
В 1881 г. на вызывающую многочисленные споры проблему паспортов для евреев было обращено самое пристальное внимание со стороны высших должностных лиц империи. Градоначальник Санкт-Петербурга сообщил Министерству внутренних дел, что «при производстве ревизии метрических книг о родившихся и бракосочетавшихся евреях» он обнаружил, что в имперской столице «проживают некоторые евреи, не имеющие на то права, единственно только потому, что в выданных им видах не была обнаружена принадлежность их к еврейскому закону». На основании этого происшествия во все губернии, находящиеся за чертой оседлости, было отправлено предписание указывать в паспортах евреев, что их документы «действительны только в тех губерниях, где евреям дозволено иметь постоянное жительство». При этом в купеческих свидетельствах обеих гильдий следовало непременно обозначать «вероисповедание лица, которому выдано свидетельство» [23, д. 230, л. 67]. Это распоряжение создавало дополнительные сложности в профессиональной деятельности евреев и в ряде случаев могло существенно ускорить их высылку за черту.
Обстоятельства высылки евреев за черту оседлости показывают, что политика выборочной интеграции на практике означала серьезные ограничения для большей части еврейского населения. В этом заключается ее противоречивость. Суть происходящего предельно точно выразил современник событий, известный публицист И.М. Бикерман. По его утверждению, евреи вынуждены жить одновременно в двух взаимоисключающих условиях: современном и средневековом обществах. При этом в Российском государстве они являются одновременно чужими и своими: «Как чужие, они лишены основных прав гражданина, как свои, они починены безусловным требованиям государства и всем его притязаниям» [24, с. 10]. Больший масштаб проблемы открылся современному исследователю А. Миллеру. Он видит причины «легендарной лояльности» евреев императору Австро-Венгрии Францу-Иосифу в «их восприятии положения единоверцев в Российской империи как исключительно тяжелого» [25, с. 36–37]. В Российской империи, по сравнению с Австро-Венгрией, ситуация оказалась принципиально иной. Оценивая сложившееся в России положение, премьер-министр Н.Х. Бунге в последние годы XIX в. писал о притеснениях, которым подвергалось еврейской население и неопределенности их правового статуса: «В настоящее время евреев перегоняют с одного места на другое даже в черте дозволенной для них оседлости и ограничивают не только незаконное, но и законное приобретение ими средств к жизни. <…> Таким образом создаются миллионные массы пролетариев» [26, с. 424].
Итак, правовой статус евреев на Европейском Севере и в Сибири, как и в целом за чертой оседлости, оговаривался в ряде законодательных актов, имевших разнообразные последствия для всех сфер внутренней жизни еврейских общин. Так, одной из причин «относительно позднего формирования института раввината в Восточной Сибири» стала «неопределенность правового положения евреев в регионе и отсюда постоянные затруднения властей в вопросе, что им можно разрешить, а чего позволять не следует» [27, с. 279].
Библиографический список
- Пулькин М.В. Еврейское население Европейского Севера: проблемы социального конструирования (конец XIX–начало ХХ в.) // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 279–298.
- Пулькин М.В. Евреи на Европейском Севере России: проблема адаптации (конец XIX–начало ХХ в.) // Российская история. 2009. № 3. С. 240–247.
- Пулькин М.В. Иудаизм на Европейском Севере России и в Сибири (конец XIX–начало ХХ в.) // Религиоведение. 2011. № 2. С. 26–33.
- Клиер Дж.Д. Россия собирает своих евреев. Происхождение еврейского вопроса в России: 1772–1825 гг. М., Иерусалим, 2000.
- Высочайше утвержденное 9 декабря1804 г. положение «Об устройстве евреев» // Национальная политика в императорской России. Цивилизованные окраины. М., 1997. С. 266–267.
- Барталь И. От общины к нации: евреи Восточной Европы в 1772–1881 гг. М., 2007.
- Натанс Б. За чертой. Евреи встречаются с позднеимперской Россией. М., 2005.
- Лурье И. Что делать с бедными евреями? Новый документ к истории казенного образования евреев в России // Вестник Еврейского университета. 2003. № 8. С. 195–198.
- Сафонов А.А. Русское общество в вероисповедном срезе. Религиозная свобода как фактор социального согласия и толерантности // Самоорганизация российской общественности в последней трети XVIII–начале ХХ в. М., 2011. С. 750–765.
- Оршанский И.Г. Русское законодательство о евреях. Очерки и исследования. . СПб., 1879.
- Лунтинен П. Отношения между финнами и русскими во времена Великого княжества Финляндского (1809–1917 гг.) // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия. XVII–XX вв. М., 2006. С. 64–76.
- Тихонов А.К. Католики, мусульмане и иудеи Российской империи в последней четверти XVIII–начале ХХ в. СПб., 2007.
- Оксман А. История евреев в Российской империи и Советском Союзе. Иерусалим, 2000.
- Берлинраут Л.Я., Раскин М.С. Еврейское население города Вологды. Опыт статистического обследования экономического, правового и культурного состояния еврейского населения внутренних губерний России. М., 1911.
- Изгоев А.С. Национальные и религиозные вопросы в современной России // Русская мысль. 1908. Кн. V. С. 122–137.
- Туган-Барановский М.И. Антисемитизм в современной России // Вестник Еврейского университета. 2004. № 9. С. 363–369.
- Савиных М.Н. Законодательная политика российского самодержавия в отношении евреев во второй половине XIX–начале ХХ века. Омск, 2004.
- Дубнов С.М. Евреи в России и в Западной Европе в эпоху антисемитской реакции. М., Пг., 1923. Кн. 1.
- Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII–начало ХХ в.). СПб., 1999. Т. 1.
- Френкель Й. Пророчество и политика. Социализм, национализм и русское еврейство. М., 2008.
- Государственный архив Вологодской области. Ф. 18, оп. 1 (номер дела и листа в нем обозначены в тексте статьи).
- Национальный архив Республики Карелия. Ф. 2, оп. 1 (номер дела и листа в нем обозначены в тексте статьи).
- Хаген фон, М. Пределы реформы: национализм и русская императорская армия в 1874–1917 гг. // Отечественная история. 2004. № 5. С. 42–49.
- Бикерман И.М. Черта еврейской оседлости. СПб., 1911.
- Миллер А. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. М., 2006.
- Власть и реформы: От самодержавной к советской России. СПб., 1996.
- Кальмина Л.В. Еврейские общины Восточной Сибири (середина XIX в.–февраль 1917 года). Улан-Удэ, 2003.
Статья оригинальная, ранее нигде мной не публиковалась, написана от души и со знанием дела, поскольку занимаюсь данной проблемой несколько лет. Сам к избранному народу не имею отношения, но проявляю интерес к научным проблемам, связанным с его судьбой