Преступность, в отличие от других социально-негативных явлений (алкоголизм, наркотизм, детская безнадзорность, проституция, бродяжничество и др.), будучи социальным конфликтом [1, с. 81], представляет собой еще и социально-опасное явление, и эта характеристика находит определенное отражение в законодательстве, в частности, в определении понятия преступления согласно ст. 14 УК РФ [2]. Как справедливо отмечает А.С. Пучнин, «правонарушение является фактом, предшествующим обязательному принуждению со стороны государства, но на основе права» [3, с. 156]. Более того, по мере роста преступности государство должно адекватно усиливать свои функции в сфере контроля над ней [4, с. 197]. И такая позиция существовала всегда, как писал П.А. Сорокин, «ни в прошлом, ни в настоящем мы не знаем ни одного общества, ни одного государства, в котором официальное право не защищалось бы принудительными мерами» [5, с. 110]. Рассматриваемая проблематика в отечественной правовой мысли с начала Х1Х в. как правило увязывалась с такой формой государственного принуждения, как уголовное наказание. Так, А.П. Куницын писал, что «гражданин, который совершит преступление, разрывает свой союз с обществом, а поэтому перестает быть гражданином этого общества. Такой человек становится врагом общества и поэтому государство может поступать против преступника как против своего врага… Врагов иностранных позволено убивать, если нет другого способа от них защититься, почему же не может быть позволено убивать врагов» [6, с. 52]. Представляет интерес позиция С. Баршева – профессора Московского университета, который в 1840 г. опубликовал свой труд «О мере наказаний». Этот российский ученый писал, что «государство наказывает преступника не потому, что его преступление заслуживает наказания, но для того, чтобы обезопасить свое существование от врага (выделено нами – авт.)» [7, с. 17]. В дальнейшем термин «враг общества» перестал широко использоваться в правовой литературе в контексте борьбы с преступности.
Современная российская правовая мысль также пытается осмыслить феномен преступности с социально-правовой точки зрения. Что касается необходимости государства применять принуждение к преступникам, то в этом отношении представляет интерес мнение А.Д. Чернова и И.И. Голубова, которые пишут: «Гибель общества наступает тогда, когда одна из сторон (народ или государство) изменяет общей цели борьбы с преступностью или перестает понимать эту цель (например, если власть начинает потакать преступникам, либо народ начинает их укрывать). В этих условиях общественное организованное сопротивление преступности прекращается, уступая свое место непротивлению, в результате победа преступности оказывается обеспеченной. При таких обстоятельствах наше государство может оказаться в роли бандитского государства на неопределенный срок. Это одна из основных современных проблем нашего общества» [8, с. 67-68]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что ученые-правоведы допускают возможность победы преступности.
Между тем в советский период, как известно, главенствовала концепция постепенного снижения преступности до нуля и соответственно должна была отпасть необходимость государственного принуждения (в рамках движения советского общества к коммунизму). При этом, на наш взгляд, советское руководство в свое время (первые годы советской власти) переоценило роль правосознания «класса трудящихся», полагая, что, взяв власть в свои руки и построив свое «государство трудящихся», эти самые трудящиеся уже не будут совершать преступлений и в государственном принуждении не будет никакой необходимости. Однако «трудящиеся» как совершали, так и продолжали совершать преступления, и тогда государство перестало абсолютизировать принцип гуманизма в части судебного уголовного наказания (он безусловно имел место, достаточно обратить внимание на санкции по УК РСФСР 1922 г.; что касается «красного террора» и связанных с ним мер внесудебного реагирования, то мы опускаем эту политическую составляющую, поскольку рассматриваем «общеуголощину») постепенно ужесточая меры принуждения к преступникам, в 1936 г. был установлен 25-летний максимум лишения свободы (против 10 лет), в 1937 г. реанимирован институт тюрьмы как учреждения для лишения свободы, принимались также многочисленные изменения и дополнения к УК РСФСР об ужесточении наказаний. Иными словами говоря, фактически государство в качестве генерального метода противодействия преступности выдвинуло государственное принуждение в самых жестких его формах.
Тем не менее иллюзия о полной победе в борьбе над преступностью сохранялась довольно долго. Обозначенная в Программе КПСС в редакции 1961 г. [9], она находила отражение в учебниках по криминологии вплоть до второй половины 1980-х гг. Рубежным моментом можно считать выход в 1991 г. книги классика советской криминологии И.И. Карпеца «Преступность: иллюзии и реальность» [10], в которой он признает, что окончательная победа с преступностью невозможна в силу особых свойств преступности как социального явления, одним из которых является объективный характер, и в этой связи попытки полностью искоренить преступность в социалистическом обществе были признаны утопичными. Подтекстом этого признания можно считать провал концепции борьбы с преступностью методами прежде всего убеждения.
Мы полагаем, с учетом изложенного, что в настоящее время в российской криминологии проблема преступности должна исследоваться на иных основах, чем в советский период, а именно речь идет уже не о «победе» над преступностью, и соответственно не «борьбе» с ней, а о противодействии этому социально опасному явлению, снижении ее уровня до социально терпимого. Мы полагаем, далее, что в противодействии преступности в последние годы в России не заметны позитивные сдвиги. Напротив, во многих публикациях и опросах жителей находит отражение все возрастающая опасность преступности как социально негативного явления. Возникает вопрос: каким образом государство должно реагировать на такую ситуацию? Ответ на этот вопрос, как представляется, во многом зависит от степени стабильности в стране социальных отношений. Россия в настоящее время переживает переходный период, государственность еще не обрела устойчивости, что хорошо видно по бесконечным реорганизациям государственного аппарата федерального уровня, попыткам выстроить властную вертикаль, непрерывным изменениям в законах и т.д. (так, УК РФ и КоАП РФ настолько уже трансформировались, что многими экспертами ставится вопрос о необходимости новых кодексов). При таком положении трудно ожидать каких-либо продуманных, стратегических мер противодействия преступному миру, рассчитанных на десятилетия (а только такой подход, по нашему глубокому убеждению, может быть эффективен при решении глобальных социальных проблем, к которым, безусловно, относится преступность).
Поэтому Российское государство принимает в этой сфере меры «на злобу дня», способные обеспечить лишь текущие задачи. Речь идет прежде всего о корректировке уголовной (карательной) политики. Это выражается в уже достаточно четко определенной тенденции, связанной со все большим акцентом на государственное принуждение как панацею от преступности. Такой подход государства находит оформление в ужесточении уголовных наказаний. Наглядным подтверждением этой тенденции является принятие нового Уголовного кодекса России в 1996 г., где меры наказательность и пенализация деяний возросли на один порядок (достаточно указать на то, что предельный срок лишения свободы с вырос 15 лет в УК РСФСР 1960 г. до пожизненного срока)..
Следует заметить, что указанная тенденция на усиление государственного принуждения в сфере противодействия преступности осуществляется вопреки устоявшимся теоретическим взглядам о нецелесообразности жестоких наказаний. Анализ уже внесенных поправок в УК РФ, а также соответствующих законопроектов показывает, что абсолютное большинство из них направлены на ужесточение санкций либо криминализацию новых деяний.
Как видно, государство в рассматриваемых вопросах действует в соответствии с общественным мнением, которое в ответ на рост преступности [11, с. 617] в стране требует большей жесткости наказания, или, в терминологии нашей работы, большего объема и степени государственного принуждения. Такой подход находит поддержку у ряда исследователей, в частности, И.Э. Агабалиева полагает, что «принуждение всегда выступает в качестве гарантии полного обеспечения законности в государстве» [12, с. 10], с чем трудно полностью согласиться, поскольку возникает вопрос о том, будет ли такая уголовно-правовая политика способствовать стабилизации общественных отношений. При ее реализации неизбежно начнет возрастать численность лиц, находящихся в местах лишения свободы. Это обстоятельство, в свою очередь, будет катализировать рост рецидивной преступности (в относительном исчислении она уже долгие годы держится в среднем на уровне 25-30%). А это способствует росту преступности. Получается порочный круг. Альтернативой может быть гуманизация уголовного наказания на основе европейской практики. Однако такого рода гуманизация, как следует из вышеизложенного, в нашей российской действительности противоречит общественному мнению, в связи с чем трудно разделить оптимизм А.К. Зебницкой в том, что в России «применение наказаний, не связанных с лишением свободы, в скором времени станет широкой практикой» [13, с. 32]. В этой ситуации перед российским государством стоит чрезвычайно трудный выбор: ужесточать принуждение, следуя общественному мнению по поводу роста преступности, либо, опираясь на опыт зарубежных стран, все же стремиться к гуманистическому направлению.
Предпосылки для решения этой проблемы заключаются, как представляется, прежде всего в необходимости проявления со стороны государственной власти политической воли. Пока такой воли нет. Например, не одно десятилетие критикуется система регистрации преступлений в нашей стране и ее влияние на показатели эффективности ОВД, в результате чего статистика преступности, публикуемая на сайте МВД РФ, многими криминологами подвергается сомнению. Давно бы пора решить этот вопрос. Но, несмотря на предпринимаемые попытки, он так и не решается, а один известнейший в России криминолог (не называю фамилии, поскольку данная мысль прозвучала как устный ответ на вопрос автора статьи на конференции в Брянске в 2001 г.) полагает, что в нынешней системе властно-чиновничьих отношений он не разрешим в принципе, и судя, по всему, это действительно так, поскольку пока трудно говорить о повышении эффективности ОВД после проведенной т.н. реформы («милиция-полиция»).
Заметим еще в этой связи, что в начале 1990-х гг. наше общество и власть пребывали в эйфории (как и в первые годы советской власти по поводу строительства светлого будущего): освобождение от «застойного советского государства», введение рыночных отношений зажгли надежду на все то же скорое светлое будущее – все станут собственниками, страна расцветет и встанет в ряд по настоящему великих держав. При таких условиях надо стремиться к западным идеалам, и вот принимается мораторий на отмену смертной казни, смягчается наказание за преступления против собственности, за шпионаж и т.д. Однако факел эйфории горел недолго. Реальность ныне отнюдь не та, которую ждали. Собственниками (в понимании возможностей достойно жить) стали немногие. Степень опасности преступности для общества не снижается, а по многим направлениям усиливается (достаточно назвать пресловутую проблему с коррупцией).
На этом фоне усиление уголовных репрессий в последнее время лишь закрепляет закономерность социального развития – общество, склонное к эйфорическим ожиданиям, а именно таким в силу исторических условий является российское общество, принуждается государством к лечению. В ближайшие годы, как представляется, нас также ждет социальная терапия. Разумеется, не в виде неосталинизма (времена-то другие, и источник власти иной – народ!), но в виде некоторого «неоогосударствления» общественной жизни (в рамки которого усиление уголовных репрессий вполне вписывается) с целью достигнуть большего баланса между свободой и ее ограничением именно для нашего, российского общества. И в этом смысле власть скорее проявляет силу, чем слабость, поскольку приходится отступать от ранее данных обещаний и россиянам, и всему миру (так, после публичного обещания в 1996 г. упразднить наказание в виде смертной казни таковая по-прежнему остается в УК РФ).
В этой связи преступление может быть уподоблено социальному недугу, в чем-то схожему с физическими и психическими болезнями, борьбу с которыми осуществляет медицина. Соответственно, криминологическая профилактика может рассматриваться как своего рода социальная санитария и гигиена (которые воздействуют не на сами болезни, а на их истоки) либо самые безболезненные процедуры и методы терапевтического характера. «Наказательные», уголовно-репрессивные направления борьбы с преступностью в данном контексте ассоциируются с оперативным (хирургическим) вмешательством или активным терапевтическим лечением с применением далеко не безболезненных методов, например, лучевой или химиотерапии. В любом случае, однако, применение государственного принуждения (наказания) в борьбе с преступностью является социально обоснованным, но отнюдь не исключительным и не единственным, а вторичным и подчиненным средством в общей системе воздействия на личность преступника и преступность в целом.
В контексте нашей работы не меньшее значение имеют уголовно-процессуальные аспекты. Ранее мы указывали на то, что государство современного периода ужесточает уголовное наказание, усиливая тем самым роль государственного принуждения в сфере противодействия преступности. Однако аналогично можно говорить и в отношении процессуальных средств. Так, в свое время широкий резонанс в российском обществе вызвало заявление тогдашнего генерального прокурора России В. Устинова, который на заседании Государственной Думы 28 октября 2004 г. заявил: «Я считаю, что если люди (если можно назвать их людьми) пошли на такой акт, как террористический, то задержание родственников и показ этим же террористам, что может произойти с их родственниками, поможет в какой-то степени нам спасти людей. Поэтому здесь не надо закрывать глаза и делать такие дипломатические мины. Я думаю, надо решать вопрос так: кто с мечом к нам придет, тот от меча должен погибнуть … Задержание родственников террориста во время проведения теракта, безусловно, поможет нам сохранить и спасти людей» [14]. Было предложено также упростить уголовное судопроизводство в отношении преступлений в виде терроризма. Мы приводим этот пример для того, чтобы показать, что сравнительно недавние (конец 2014 г.) еще более резкие высказывания на это счет главы Чеченской республики после совершенного теракта подтверждают актуальность рассматриваемой проблематики. Такого рода настроения усиливает и гибель 224 туристов, находившихся на российском самолете в результате его крушения на Синаем 31 октября 2015 г.
Подытоживая, мы можем отметить, что в последние годы в России наблюдается тенденция усиления роли государственного принуждения в сфере противодействия преступности как социально-опасному явлению. Такой подход во многом обусловлен отсутствием у государства продуманной уголовной политики, предусматривающей научно обоснованные методы противодействия преступности, эффективное соотношение государственного принуждения и иных мер воздействия на девиантов. Отсутствует и политическая воля взяться за преступность как социально-опасное явление, и в немалой степени по причине криминогенности самих госструктур. В этих условиях расширенное применение государственного принуждения может привести к социальной катастрофе. Осознание этого, как представляется, должно подвигнуть российское общество и государство к поиску и использованию более сбалансированных методов противодействия преступности, позволяющих формировать такие социальные отношения, в рамках которых государственное принуждение к «врагам общества» не будет являться решающим средством.
Библиографический список
- Судебная власть / Под ред. И.Л. Петрухина. М.: Проспект, 2003. 236 с.
- Уголовный кодекс Российской Федерации” от 13.06.1996 N 63-ФЗ (ред. от 22.12.2014) // Справочно-правовая система «Консультант +» (дата обращения – 01.10. 2015 г.).
- Пучнин А.С. Принуждение и право. Дис. … канд. юрид. наук. Тамбов, 1999. 215 с.
- Аврутин Ю.Е., Кикоть В.Я., Сыдорук И.И. Правопорядок: организационно-правовое обеспечение в Российской Федерации. М.: Закон и право, 2003. 374 с.
- Сорокин П.А. Элементарный учебник общей теории права в связи с теорией государства. Ярославль, 1919. 483 с.
- Куницын А. Право естественное. Ч.1. М., 1817. 139 с.
- Баршев С. О мере наказаний. М., 1840. 181 с.
- Чернов А.Д., Голуб И.И. Философские аспекты уголовного наказания. М., 2000. 306 с.
- Программа КПСС. М.: Политиздат, 1961. 126 с.
- Карпец И.И. Преступность: иллюзии и реальность. М., 1991. 228 с.
- Ахъядов Э. С. Причины роста преступности в современной России: проблемы их решения // Молодой ученый. 2013. № 12. С. 616-618.
- Агабалиева И. Э. Санкционированность и социальная обусловленность принудительности права // Государство и право: теория и практика (мат. междунар. конф.). Челябинск, 2011. С. 8-11.
- Зебницкая А.К. Уголовная политика современной России и международные стандарты // Международное уголовное право и международная юстиция. 2014. N 4. С. 29 – 32.
- Устинов предложил брать в заложники родственников террористов // http: // lenta.ru/terror/2004/10/29/ustinov/ (дата обращения – 04.10. 2015 г.).